Я твой ужас и страх
Шрифт:
— Тело вчера испугалось боли, испугалось исчезновения, — сдержанно отзывалась она, вставая и без опасений приближаясь к Королю Кошмаров, почти вменяя ему в вину: — Никак ты постарался? А зачем? Чего молчишь?
Если бы это спровоцировало его гнев, вспышку ярости — что угодно — Валерия бы только обрадовалась. Если этот черный дух желал, в конце концов, убить ее, то это казалось лучшим исходом всего это круга бессмысленной суеты. Но ему тоже требовалось «топливо» для своих приспешников. Побеждено зло, очевидно, растеряло былое могущество. Из-за этого он лишь недовольно скривился, оскалился, но Валерия скалилась теперь в ответ. Ее питал гнев, она еще злилась на родителей, все же слыша, как в гостиной
— Я еще не разгадал тебя, нет, самоубийство пока не входит в мой план, — Бугимен высокомерно отвернулся, глядя куда-то в окно. Валерия мерила шагами комнату, как зверь в тесной клетке, протискивалась через сгущавшиеся тени призрачных лошадей. Боли они не причиняли, только окатывали новыми волнами страха, от которых дыхание перехватывало и сердце кололо. Сердце так сердце. Все от чего умирают рано или поздно. Если жизнь пуста, если нет любви и дальнейших планов, то умереть от страха — не так уж зазорно.
— Когда уйдешь, я снова встану. Днем, — проговорила она угрожающе. Впрочем, намерение и обещание — это не действие. Отец и мать тоже слишком рьяно каждый раз твердили в порыве очередного разлада, что разведутся. Но вот опять затихали, как гром, что все дальше отстоит от всполоха молнии. Видимо, не в этот раз, снова и снова в этом круге липкой безнадежности созданных искусственно проблем. Чего им все не хватало? Что так мучило? Стоит человеку выбраться за рамки простого выживания, как ищет какие-то высшие смыслы, способы самовыражения. Валерия уже редко задумывалась о глобальном смысле всей-всей жизни, она просила оставить ее в покое, хоть забыть о ее существовании.
— Думаешь, я днем не властен над людьми? — обернулся Бугимен, скептически дернув худощавым плечом.
— Тебе обидно, что я, живя в постоянном стрессе, разучилась воспринимать страх как что-то лишнее? — издевательски протянула Валерия, облокачиваясь спиной о шкаф. — Можешь уходить… Я уже живой труп. Когда-то я умерла и просто забыла об этом, — она, сама не зная почему, добавила негромко: — Скажи, а ты боишься смерти?
— С чего ты решила, что я живой? — внезапно подлетел к ней Король Кошмаров, нависая, рыча. Решил запугать своей великой персоной. Но девушка только рассматривала его устало, как картину. По венам и артериям ее и так разносился вязкой эссенцией ужас, ноги подкашивались, а от стресса в груди теснился невыразимый вой. Но с этим тоже привыкаешь жить, как с долго зреющим, да все непрорывающимся нарывом. Человек способен слишком ко многому привыкнуть, смириться слишком с огромными потерями или хронической болью.
— Не знаю. Обычно мертвые не боятся небытия, — отвечала девушка сдержанно. — А в тебе слишком много страха. Хотя бы эти кошмары, воплощенные в черных лошадей. Тесновато в комнате становится, не находишь?
В глазах Короля Кошмаров блеснула неуверенность, он обвел взглядом комнату, глядя на лошадей, казалось, вздрогнул. Но сохранил лицо беспощадного зла, констатируя:
— Это твой страх растет.
Но Валерия не верила ему, ведь лошадей она не опасалась никогда, лишь испытывая разочарование из-за еще одной неосуществленной мечты, поэтому бесстрашно протянула руку к одному из нечетких силуэтов, который осыпался хлопьями сажи и копоти, точно сотни сгоревших единорогов. Казалось, от него доносился запах паленого мяса, или это с улицы снова натянуло дыма.
— Думаешь? А не твой ли? — скривилась девушка, обращаясь к зверю: — О… Снова они. Хорошая лошадь, грива мягка, хоть и чешуя.
Она провела рукой по едва ощутимой гриве, но все-таки материальной, что удивило. Когда-то Валерия читала легенды про кровожадных Кельпи — речных хищных лошадей-чудовищ, которые
При соприкосновении с черной гривой слуг Бугимена могло бы в теории случиться нечто подобное. Но Валерия не боялась, ведь дальше некуда на самом дне ужаса. Король Кошмаров сам подготовил ее к самым отчаянным шагам. Они все ее медленно изводили, а потом удивлялись, почему она реагирует не как все обычные люди. В этот раз ей владело какое-то злорадство, да еще пробуждался почти научный интерес. Они все-таки заключили пари, кто кого.
Хоть и темный дух, а характер у него присутствовал вполне человеческий, в котором проступали явные следы давней обиды, недавней травмы поражения и желание доказать себе, что не все потеряно за счет сокрушения кого-то менее сильного. Вот последним-то элементом Валерия и не желала становиться, хватало ей и других игр. Потому она бесстрашно гладила и гладила гриву и морду оказавшейся вполне спокойной черной лошади. Значит, не ее это страх наполнял комнату.
— Ты… Гладишь моих слуг? — онемел на миг Бугимен. Он сам боялся. Странно, но закономерно: наиболее злые умы, повергающие в ужас, обычно сами трусы. Слуги ли они были, эти мрачные создания, или порождения больного рассудка, которые навязчивой галлюцинацией следовали за ним по пятам?
— К ним я уже страшно привыкла, — уверенно блефовала для самой себя Валерия, но искреннее вспоминала, выуживая из памяти осколки странных видений, о которых не желала слышать мать: — Ты приходил ведь ко мне и в детстве? Мне все казалось, что какое-то черное существо повисло за шкафом, а по коридору бродит высокий человек в черном.
Она не лгала, она видела очень часто не то во сне, не то наяву силуэт, облаченный в темную мантию в окружении теней. Тогда он прибывал не персонально к ней, тогда, наверное, он отравлял сны многих других людей, теперь же как будто скрывался, изводя только ее.
Прибыли все ее детские страшилки, все видения, в которые она давно не верила. Она поступила на психолога еще для того, чтобы научиться понимать, откуда эти сны, в чем их смысл. Кошмары оказывались интересны для понимания своими деталями, Валерия даже радовалась, что их легко записать и разложить в рамках той или иной теории. Но ответа не находилось, пока он сам не явился. Почувствовал, как шакал падаль, ее отрешенную безысходность. Но теперь все хотя бы вставало на свои места: черный силуэт так и оказался серокожим духом иррациональной тревоги. Или как уж он себя величал… Стоял перед ней, лишь немного отличаясь от людей, то с опаской поглядывая на черных лошадей, кружащих по комнате, точно цирковые скакуны, то внимательно изучая недобрым взглядом Валерию.
— Признаться, ты не лишен своего обаяния, — усмехнулась девушка, глянув вкрадчиво исподлобья, но тут же устыдилась, ведь она разговаривала с врагом, а он заинтересованно ухмыльнулся; так что Валерия немедленно перевела тему, равнодушно спрашивая: — Что ты можешь, кроме галлюцинаций страха?
— Что еще сковывает и разобщает людей? — властно развел руками Бугимен, кажется, напряженно игнорируя присутствие в комнате черных коней-призраков. Определенно — его древний страх.
— Алчность, тупость, нежелание слушать, — навскидку перечислила Валерия, мотнув головой, вслушиваясь в приглушенные звуки из гостиной, где уже кто-то додумался выключить телевизор, этот глас катастроф. — Хотя ты прав. Алчность от страха. От страха ненависть. Зря ты так… Они и сами умеют бояться, сами искажать свои чувства. А кто-то их убивает.