Я у себя одна, или Веретено Василисы
Шрифт:
Что-то в этом роде приходит в голову, когда радио в машине в очередной раз рассказывает, как женщины неправильно ведут себя на дороге (наши женщины на нашей же дороге, конечно). «Им управление транспортным средством доверили, они права и машинку эту у мужа выпрашивали, так вели бы себя соответственно!». Ну, кто-то, возможно, и выпрашивал. А кто-то горбом зарабатывал на «эту машинку», в глубине души считая право ее водить честью, привилегией, подтверждением того, что мы «не хуже». А ведь водить машину – это работа, притом тяжелая. Утром в офис, потом свозить ребенка «на спорт», заехать за продуктами, заправиться, забрать дитятко и успеть домой до того, как во дворе уже не припаркуешься, – сплошь обязанности, сплошь маленькие городские проблемы. Символическое «разрешение» делать то же, что мужчины, кажется завоеванием – и к черту расходы, нервы и потерянное в пробках время! Как,
Ну ладно, может и не было в Америке никакого такого «заговора», но в переносном смысле – все равно был, и везде: понятно же, что на упрямом желании женщины кому-то что-то доказать можно построить не одну электростанцию, а практичные «энергетики» всегда найдутся.
Тогда, в американские шестидесятые, очертания будущих системных последствий «гендерной революции» еще не были видны, а кураж захлестывал, а цель казалась такой понятной: никогда не жить так, как жила моя мать! В восхитительном ироничном эссе «Мы проиграли, сестра» Евгения Пищикова пишет: «… в 1967-м, когда „мир сошел с ума“, первое, что сделали феминистки, – вывалили на газон перед Белым домом грузовик кокетливых домашних фартуков. Сейчас, через сорок лет после тех событий, результаты революции описываются таким образом: американки вырвались из „клаустрофобного брака“, с „принудительным материнством“ и „вынужденным целомудрием“. /…/ Ведь проблема-то была не из придуманных – до сих пор американскую женщину преследует страшный призрак материнского фартука: „В сто раз лучше тяжело работать, чем жить в тяжелом браке“. Ну, русские женщины умеют делать и то и другое одновременно – у нас вот такие получились результаты революции» [6] .
6
Пищикова Е. В. Пятиэтажная Россия. – М., Ключ-С, 2009, с. 101.
Переосмысление последствий этой истории составила часть современной западной реальности, которая уже – путем естественного эксперимента – узнала, что ни громы и молнии на головы мужчин-угнетателей, ни самостоятельное ведение дел, ни наличие престижной профессии, ни социальная успешность – не гарантия счастья. Что, разумеется, не означает его наличия в традиционной модели семьи и брака, растворения в детях и внуках. А означает, видимо, что простые и массовые рецепты – всегда иллюзия.
И поразительно, как мало мы об этом знаем. Притом знание наше основано на самых карикатурных примерах. Вроде какой-нибудь случайной конференции под Москвой, где американские феминистки всерьез, что называется, из тяжелых орудий, распекали российских женщин за пользование косметикой «в угоду угнетателям». Или вроде довольно распространенного наблюдения про то, что «этим» ни дверь открыть нельзя, ни чемодан поднести. За что, разумеется, другие женщины на них очень сердиты – и так-то насчет чемодана не допросишься, а уж с этой «новой нормой»…
Заметили ли вы, что всякое движение, ставящее под сомнение привычные правила, всегда в своем авангарде густо заселено людьми энергичными, красноречивыми и… как бы это выразиться… не совсем приятными в обращении? А иначе и быть не может: для того чтобы поставить под вопрос устройство мира, надо быть в состоянии этому миру противостоять, а такое занятие не для «душечек». «Душечки» собирают результаты изменений через 15–20 лет и даже не задумываются о том, откуда они взялись. Но это я так, к слову.
Кстати, о последствиях мощных когда-то движений «30 лет спустя». Искренние и готовые «бороться и искать, найти и не сдаваться» феминистки семидесятых пришли бы в ужас от некоторых отдаленных последствий своей победы. В частности, от того, что дурно воспитанная и малообразованная девица, желающая попасть в аспирантуру и не добирающая полбалла, устраивает форменное шоу по поводу того, как ее «дискриминировали по половому признаку», – и пятидесятилетний декан, дрогнув, отдает это место ей. А не мальчику, который опередил ее на полбалла, но гораздо перспективнее во многих отношениях. Мальчик поступит через год и не пропадет, а с ней такого нахлебаешься и не оберешься, что пусть поступит и заткнется. Она, конечно, не заткнется. Никогда. Она через двадцать лет станет деканом, вот увидите. И дорого я бы дала за то, чтобы подслушать, как нынешний декан объясняет парнишке свое политкорректное решение. Думаю, что общий страх перед «этими безумными бабами» и горячая к ним нелюбовь дают повод для настоящего взаимопонимания, да. Почему все «рэволюционэры» совершают одну и ту же ошибку? Почему
А вот – прямо по теме. К вопросу о недопустимости поднесения чемоданов и пропускания вперед в дверях. Я не думаю, что блистательная пара Жан-Поль Сартр и Симона де Бовуар, например, играли в эти игры. Оба для этого были слишком умны, цивилизованны. И, что особенно важно, оба профессионально выражали свои мысли в текстах. Зачем человеку, способному аргументированно спорить и рассматривать любой вопрос с разных сторон, выражать себя через гордый отказ от помощи поднести чемодан или иной столь же однозначный жест? Зачем той, которая может что-то рассказать миру словами, упрощать свое поведение до плакатной, «листовочной» формы?
Но вот и парадоксальный результат: про какую-нибудь дурищу из штата Айова, назидательно пыхтящую в Шереметьево-2 со своим барахлом (в знак самодостаточности), мы знаем. Рассказывали знакомые, что-то мелькало в прессе. В общем, что-то известно. А про Симону де Бовуар, не годящуюся в персонажи анекдота, – не знаем. Ее феминизм слишком умен и непрост, она бесстрашно заглядывает в такие «углы», от которых нам не по себе. Как насчет честного, до кома в горле, анализа отношений долга-любви-ненависти между матерью и дочерью? Или поразительного по бесстрашию описания женского старения – его психологии, социологии, физиологии? Не знаем мы и того, что в современной литературе сам термин «феминизм» давно уже употребляется во множественном числе, поскольку возникло множество «толков» и направлений, в том числе взаимоисключающих. Так что, по идее, возникает вопрос: если говорить о феминистской идее, то о какой? Ну не о чемоданах же, в самом деле! Ничего этого мы не знаем. Самое занятное, что и феминистская психотерапия, с ведущими работами и представителями которой, по идее, профессионалам следовало бы быть знакомыми, в отечественной «карте местности» отсутствует. Обесценивание и вытеснение – это, между нами говоря, психологические защиты… Интересно почему?
Видели, правда, когда-то Машу Арбатову по телевизору… Раздражались, восхищались… По мне, за то, что она «растабуировала» – злым и горьким пером – тему акушерско-гинекологического надругательства, ей надо бы при жизни памятник поставить, а тексты эти включить в список обязательной литературы для всех «хелперов», то бишь для людей так называемых «помогающих профессий» – психологов, врачей, социальных работников и так далее. Вот – о практике отечественного родовспоможения:
«Все это напоминало космический корабль, жестоко запущенный с женщинами, не имеющими возможности позвать на помощь и не обученными оказать ее себе сами. Энергетика боли все больше и больше закручиваясь в воронку, толкала этот корабль вперед к катастрофе. […] Все это произошло со мной семнадцать лет тому назад только по той причине, что я – женщина. И пока будут живы люди, не считающие это темой для обсуждения, это будет ежедневно происходить с другими женщинами, потому что быть женщиной в этом мире не почетно даже в тот момент, когда ты делаешь то единственное, на что не способен мужчина».
Это – из рассказа «Меня зовут женщина», финал. Преодолеваю острое искушение процитировать больше и с деталями, от которых и при чтении-то «плохеет» – несмотря на то, что в жизни большинство из нас как-то эти «детали» пережили. Мы и об этом поговорим, но немного позже.
Так вот, сия решительная дама как-то сказала в интервью, что, если вы сами зарабатываете на жизнь, сами принимаете важные жизненные решения и делаете свою работу не хуже, чем делал бы ее мужчина, то вы – феминистка. Ой-ой, а тогда это мы все, что ли? Только никому не говорите, а то могут не так понять. Поскольку скорее всего мы зарабатываем – сами! – под руководством начальника-мужчины. Поскольку ежу понятно, что для равной социальной оценки работа должна быть сделана не просто «не хуже», а намного лучше. И даже самые отважные из нас так часто «пугаются силы, которую несут» и из последних сил избегают «той боли, которую причиняет знание о себе, о других и о мире»…
Ни один «-изм» не обходится без демагогии. Феминистская, естественно, оказалась ничем не лучше любой другой. Особенно – в популярной аранжировке, придающей любой идее оттенок идиотизма. «Можно утверждать, что мужчина всегда морально дурен – агрессивные феминисты (-ки) это постоянно и делают. Например: нашей современной культуре навязана идея так называемой «красоты», то есть представление о том, что люди неравны в отношении внешней притягательности. Это грех «смотризма» (lookism).