"Я у себя одна", или Веретено Василисы

Михайлова Екатерина Львовна

— Я могу дать ощущение полета — о, да. Я могу заставить сверкать каждый камушек и цвести — каждый веник. Но даже птицы лета­ют не всегда. Ты не умеешь приземляться. Вот и хряпаешься. (Обмен ролями.)

— Ты что, с самого начала знаешь, что покинешь меня? Тогда ты просто дрянь, обманщица. Ты же должна быть вечной! (Обмен ро­лями.)

— Это кто тебе сказал? Я вообще не понимаю этого вашего "вечно". У меня каждое мгновение — навсегда. Ты что, собираешься их считать? Не смеши!

— Но мне надо знать, что будет дальше!

— Извини, прогнозы — это не моя работа. Я и так перегружена: украшаю, утешаю,

обнадеживаю. Когда моя работа сделана, я ухожу. (Обмен ролями.)

— Тогда зачем ты вообще приходишь? Расстройство одно!

— Зачем цветы? Зачем праздники? Это вы, мои дорогие, хотите, что­бы цветы никогда не осыпались, а понедельник не наступал. Я вам этого не обещала. Я просто даю вам шанс увидеть друг в друге лучшее и, может быть, ради этого лучшего смириться со всем остальным. Шанс, понимаешь? Не итог, а возможность. На­чало, а не конец. Без меня людям было бы гораздо труднее быть вместе: я толкаю вас друг к другу, и все, что вы чувствуете, — правда. И когда вы уже готовы увидеть больше, я ухожу. Если цветы не осыпаются, значит, они искусственные. Ты любишь ис­кусственные цветы, Роза?

— Ненавижу. Им место только на кладбище. Скажи, когда ты ухо­дишь, дальше еще что-то хорошее бывает?

— У кого бывает, у кого нет. Те, кто любит искусственные цветы и вечные праздники, гоняются за мной, так ничему и не на­учившись. Те, кто готов узнать больше, могут познакомиться с моими сестрами. Переживи понедельник, научись приземляться, разгляди завязь в облетевшем цветке, и ты сможешь с ними встретиться.

— Спасибо. Ты очень великодушна.

— Не за что. Приятно было поболтать — обычно мне не задают воп­росов, только призывают, воспевают или клянут. Ты смелая жен­щина, ты посмотрела мне в лицо. За это я открою тебе еще один секрет. Я могу дотрагиваться своей волшебной палочкой не толь­ко до женщин и мужчин. Могу сделать неповторимым закат, го­род, стихотворение — что угодно. Но только для тех, кто научил­ся меня отпускать. Тогда я больше не Болезнь, пусть даже и Высо­кая. Я становлюсь подарком, нечаянной радостью. Много одержи­мых мною, много таких, кто меня боится; много разочарованных. А меня нужно пе-ре-жить. Запомни: пе-ре-жить.

— Спасибо. Я, кажется, поняла. Все это очень грустно, но похоже. Прощай.

— Я предпочитаю говорить "до свидания". Кто знает? Никогда не говори "никогда". И помни о моих сестрах!

— Да. До свидания. Спасибо, что ты была. И спасибо за науку.

И в тот же день на той же группе мы, конечно, встретились и с сестрами Высокой Болезни, но это были уже другие работы и другие темы. Роза же в своей истории удивительно тонко и точно показала, как опасно пытаться "консервировать" то, что по самой своей природе должно быть живым. А это означает — развивающимся, изменчивым... и смертным. Раз живое.

И куда бы мы ни шли, время от времени наш путь будет пролегать через то место в темном лесу, где придется перебороть страх и задуматься о костях, охраняющих страшное, но необходимое место, — и, возможно, о смене дня и ночи, о циклах.

"Вдруг скачет мимо нее всадник: сам белый, одет в белое, конь под ним белый и сбруя на коне белая, — на дворе стало рассве­тать.

Идет она дальше, как скачет другой всадник: сам красный, одет в красное и на красном коне, — стало всходить солнце.

Василиса прошла всю ночь и весь день, только к следующему ве­черу вышла на полянку, где стояла избушка Бабы-яги. Забор во­круг избы из человечьих костей, на заборе торчат черепа люд­ские с глазами. Вместо верей у ворот — ноги человечьи, вместо запоров — руки, вместо замка —

рот с острыми зубами. Василиса обомлела от ужаса и стала как вкопанная. Вдруг едет опять всад­ник: сам черный, одет во всем черное и на черном коне. Подска­кал к воротам Бабы-яги и исчез, как сквозь землю провалился, — настала ночь. Но темнота продолжалась недолго: у всех черепов на заборе засветились глаза, и на всей поляне стало светло, как середи дня".

Потом Баба-яга скажет Василисе на ее вопрос о трех всадниках: это день мой ясный, это мое солнышко красное, это ночь моя темная — все слуги мои верные... Позвольте, но кто же она такая, эта несносная старуха в сту­пе, если ей подчиняются природные явления, если сменой дня и ночи веда­ют ее слуги? Да, а как там говорила Высокая Болезнь в Розиной работе... Если цветы не осыпаются, значит, они искусственные... Переживи поне­дельник... Ты смелая женщина, ты посмотрела мне в лицо... И мы знаем — не только из литературы, — что у персонажа Розиной работы тоже есть жертвы, что погубленных ею не счесть. Только их костями она распоряжа­ется иначе: на Востоке есть поверье, что камень бирюза — это косточки умерших от любви...

Поистине в разных обличьях являются перед нами древние грозные бо­гини...

МЕЧТАТЬ НЕ ВРЕДНО...

Это наше священное право —

остро, вечно нуждаться в любви,

чтобы ангел светился и плавал

над тобой, как над всеми людьми.

Юнна Мориц

Все, кому не лень, призывают нас к реалистическому взгляду на себя и на­ших мужчин, иронизируют по поводу идеализации "неопознанного летаю­щего объекта" вначале и горьких разочарований потом. И я туда же. Пря­мо какое-то "люди, будьте бдительны" получается. А помечтать? Нет, серь­езно, если бы встреча с Мужчиной Мечты не трогала каких-то специфичес­ки настроенных струн в женском сердце, кто бы читал дамские романы, кто бы обклеивал стены в общежитии постерами с душкой Ди Каприо, кто бы бесконечно пересказывал "Золушку" в десятках версий? По твердой и реалистической логике бедняжка должна была бы не по балам бегать с по­мощью магических уловок, а конвертировать благосклонность Крестной во что-нибудь надежное, со временем гарантирующее свободу от мачехи и се­стер и устройство дел. Бал — в честь окончания кулинарной школы, танцы — с курсантами местного пожарного училища, платьице тоже мож­но было надеть попроще. По средствам, так сказать. Такого пресного нази­дательного чтива в защиту умеренности и предприимчивости, между про­чим, тоже понаписано немало. Не читается как-то. И коли уж так сложи­лось, что женщины, в том числе и семейные, и немолодые, мечтают о Нем, поглядим на механизм этого универсального феномена.

Мечта — это всегда энергия неудовлетворенной потребности. Мужчины, "о которых можно только мечтать", при всех своих различиях имеют одну общую черту: с ними в фантазиях возможно то, что с живыми, реальными людьми для этой конкретной женщины невозможно, не получается — будь то секс "без тормозов" или разговор по душам, столкновение сильных ха­рактеров или, наоборот, подчинение воле властного "хозяина".

...В пору неприкаянной студенческой юности мой старый друг брел как-то раз зимней Москвой. Смеркалось, холодало, хотелось есть и спать одновре­менно. Краем глаза увиделась вывеска: "Шашлычно-пельменные товары". Миновав ее, любознательный юноша впал в недоумение: уж коли пельмен­ная, так не шашлычная, что-то здесь не так. Не поленившись вернуться, он опознал привычные каждому "школьно-письменные..." — и навсегда за­помнил, какие шутки может играть с восприятием голод.