Я убил Степана Бандеру
Шрифт:
Всего в 200 метрах от Заксенхаузена в замке «Фриденталь» располагались учебные классы агентурно-диверсионных кадров ОУН(б). Проводник регулярно общался с курсантами. События, происходившие на воле, укрепляли веру Бандеры в то, что избранная им политическая линия на сегодня наиболее правильна. Во время очередного визита в замок Степана порадовали копией спецдонесения гестапо: «Не подтверждаются предположения, что арест главы Организации Украинских Националистов Степана Бандеры и руководства его организации в Рейхе и Львове приведёт к политическому спаду активности этой организации. Тон пропаганды Бандеры, достаточно умеренный вначале, становится всё более и более агрессивным.
Обычно сдержанный во внешнем проявлении эмоций, в душе Бандера ликовал: немцы его боятся! Добавляла оптимизма и работа агентуры, которая сумела найти надёжные источники в полиции и даже в самом гестапо. Ещё до начала полномасштабных боевых действий на Восточном фронте, вспоминал Степан Андреевич, он настоятельно советовал Лебедю планировать активное внедрение оуновской агентуры в будущие немецкие оккупационные администрации, в штабы воинских частей, армейскую разведку. И оказался прав!..
Москва, Государственный Комитет Обороны
– …Виктор Семёнович, насколько то, что сообщает Пономаренко, соответствует действительности? – Сталин карандашом подтолкнул листы последней сводки Центрального штаба партизанского движения к сидевшему напротив генералу Абакумову.
Абакумов быстро пробежал глазами короткий текст:
«5 декабря 1942 года. По сообщению Сабурова, в лесах Полесья, в районах Пинск, Шумск, Мизочь имеются большие группы украинских националистов под руководством лица, законспирированного кличкой Тарас Бульба. Мелкие группы партизан националистами разоружаются и избиваются. Против немцев националисты устраивают отдельные засады. В листовках националисты пишут: „Бей канапа-москаля, гони його відсіля, он тебе не потрибен”.
Крупный националист Бандера немцами расстрелян».
Абакумову не нужно было объяснять, что Сталина заинтересовала именно последняя строка шифровки.
– Поторопился Пантелеймон Кондратьевич, – он с лёгкой усмешкой вернул главнокомандующему бумагу, – увы, но поспешил. Нет, к сожалению, жив Бандера. И, как нам известно, даже весьма неплохо себя чувствует.
– И где же он теперь, этот Бандера?
Абакумов помедлил. Но всё же решился:
– В Заксенхаузене, товарищ Сталин. Это немецкий концлагерь под Берлином. Там…
– Не надо. – Сталин остановил доклад Абакумова. – Я знаю… – Он замолчал. Опустил глаза, долго сидел неподвижно. Потом, по-прежнему не глядя на генерала, медленно произнёс: – Вы, товарищ Абакумов, аккуратно подскажите Пантелеймону Кондратьевичу, что пользоваться надо только проверенными фактами. Тем более когда речь идёт об информации для Ставки. Нельзя выдавать желаемое за действительное.
– Так точно, товарищ Сталин, – Абакумов выпрямился, – это явное упущение. Мы его поправим.
– Не надо поправлять. Нужно подсказать и помочь.
– Есть, товарищ Сталин. Сделаем.
– Вот и хорошо. – Сталин наконец посмотрел на Абакумова. – Вы можете быть свободны. Да, а что такое «не потрибен»?
Абакумов опять на секунду замешкался. Что ещё за «непотрибень»? Потом спохватился:
– Не нужен, товарищ Сталин. Так по-украински звучит – не нужен.
Сталин усмехнулся и кивнул:
– До свиданья, товарищ Абакумов.
Идя по коридору, Абакумов перебирал в уме детали состоявшегося разговора, выделяя для себя, как зарубки на память, основные моменты. Первое: Пономаренко,
Яков по-прежнему оставался там. Сколько уже? С июля прошлого года, то есть полтора года. Агентура собрала кое-какие данные. Условия содержания по сравнению с другими заключёнными вроде бы нормальные. Не санаторий, не хоромы, но… Из разрозненных источников удалось выяснить, что «зона „А”» включает в себя три отдельно стоящих барака, которые каменной стеной отделены и от основного лагеря, и от наружной территории. На расстоянии 2 метров от стены – три линии заборов из колючей проволоки, через один из которых пропущен ток высокого напряжения. Но это скорее меры защиты самих заключённых. Так что подобраться к Якову нет никакой возможности. Зато этим бандеровцам – воля вольная…
По поводу Пономаренко и его «партизанщины» Абакумов решил посоветоваться с Лаврентием Павловичем. Хотя по службе их отношения уже не строились в строгой вертикали подчинённости, но Берия оставался Берией.
Вскоре после разговора с Абакумовым, уже в январе 1943 года, нарком внутренних дел Л.П. Берия направил докладные записки Сталину, Молотову (копия Пономаренко):
«НКВД СССР сообщает полученное от своего работника, который находится в тылу противника в районе г. Ровно, следующее донесение:
„Личный состав 12-го батальона Сабурова гуляет, пьянствует, терроризирует и грабит просоветски настроенное население, в том числе даже родственников своих бойцов. На мои претензии комбат Шитов и комиссар обещают прекратить эту антисоветскую работу, но действуют нерешительно, стараются покрывать лиц, которые занимаются бандитизмом. Делаю новые попытки добиться перелома, прошу действовать через Сабурова. Будет лучше, если батальон перебазируется к лесу между Ковелем и Ровно…”».
Ещё через несколько дней указанным товарищам поступило новое донесение агента, с соответствующей «сопроводиловкой» Берии: «В район нашей деятельности прибыл 7-й батальон отрядов Сабурова, партизаны которого осуществляют неслыханные грабежи, занимаются бандитизмом, пьянствуют, разъезжают по сёлам в форме немецких солдат. Жителей, которые убегают в лес, расстреливают, ограбили инженера, лесничего. Население, которое ненавидит немцев и которое мы уже подготовили к восстанию, в панике».
Будни без праздников
Администрация Заксенхаузена великодушно позволяла Степану Андреевичу изредка посещать Берлин, гарантируя личную безопасность. Один из абверовцев помнил казус, когда однажды Бандеру, прогуливавшегося по улицам столицы, случайно остановил полицейский патруль.
Задержанный был вынужден предъявить гестаповское удостоверение, и недоразумение легко уладилось.
Как-то за городом Бандере организовали встречу с одним из старых соратников, также сидевшим в лагере. «Я ещё не успел толком оглядеться, – вспоминал тот, – как прямо передо мной возникла знакомая фигура. Он обратился со словами: „Слава Украине!”… Бандера сразу проявил ко мне товарищеское участие. Он интересовался моим здоровьем, спрашивал, получаю ли посылки, хватает ли мне еды и денег. Предлагал мне свою помощь и в один из дней вынес на зону и пытался сунуть мне в руку кусок масла…»