Я убью тебя, милый

Шилова Юлия Витальевна

Раздав часть передачи девчонкам, я стала думать о Верке. Она что-то не договаривает, но что? Макса до сих пор не нашли, это точно. Я в этом не сомневаюсь. Если бы его нашли, то ко мне в колонию давно бы уже прикатил следователь. В этой истории что-то не так. Верка упорно молчит, но я-то знаю свою сестру. Может, мать Макса до чего-то докопалась? Хотя, в принципе, мне нечего бояться. Нужно еще доказать мою причастность к этому делу.

Через несколько дней в отряд вернулась Танька. Я бросилась к ней на шею и радостно прошептала:

— Ну, слава Богу, все обошлось!

— Я

тебе обязана, — вздохнула Танька. — Если бы не ты, еще неизвестно, чем бы все это закончилось. Я умею быть благодарной, поверь.

— Какие, к черту, благодарности, главное, что ты осталась жива. Ты лежала в санчасти?

— Да. Доктор сказал, что я чудом выжила. Ты меня, Дашка, с того света вытянула. Еще немного, и все, пришлось бы папочке гроб отсюда увозить. А так — ничего, полежала под капельницей и отошла. В санчасти здорово! Можно спать сколько хочешь и никто не стоит над душой.

— Танюш, я передачу получила. Правда, тут осталось немного, но кое-что я для тебя припасла.

Я заварила некрепкий чай, вытащила печенье с конфетами, и мы с Танькой с удовольствием перекусили.

— Не представляю, как это бабье пьет чифирь? — пожала плечами я. — Ведь так можно не только сердце посадить, но и все остальное тоже.

— Эти твари ничем не брезгуют. Кстати, они не сделали тебе ничего плохого, пока меня не было?

— Нет, побоялись.

— Даша, а кто тебя так драться научил?

— Никто, — засмеялась я. — До колонии в жизни не дралась. Даже и подумать не могла, что мне придется научиться.

— Ты такая хрупкая на вид, а дерешься, как Синди Ротрок. Откуда в тебе столько силы? — улыбнулась Танька.

— Теперь нужно быть начеку. Давай поступим так: полночи будешь спать ты, а полночи я. Обоим засыпать нельзя, иначе может повториться та же самая история.

Так мы и сделали. Спали по очереди. Дни тянулись медленно, убивая однообразием. Примерно через месяц пришел дежурный и пригласил Таньку с вещами на выход. Танька улыбнулась, пожала мне руку и сказала:

— Вот видишь, я же тебе говорила, что меня скоро освободят. Скорее всего, папику удалось доказать мою невиновность.

— Я очень рада за тебя, — с трудом произнесла я, глотая слезы.

Сейчас сяду в шикарную тачку и поеду в Москву. Отсюда до столицы часов шесть добираться, не больше. По дороге мы с папиком выпьем классного виски, а Вечером пойдем в ресторан. Наверное, папик закатит грандиозный банкет по случаю моего возвращения. Ты только не падай духом, Дашуня! Я скоро за тобой вернусь. Я оттрубила здесь семь месяцев. Ты пока сидишь шесть Ровно через месяц я заберу тебя. За месяц папик обязательно утрясет твой вопрос. Ты мне веришь?

— Верю, — прошептала я.

— Ты только держись, — хлопнула меня по плечу Танька. — Я не долго, подруга. Скоро я за тобой приеду!

Взяв сумку, она направилась к выходу. Остановившись у дверей, обернулась и громко заявила на всю секцию:

— Кто Дашку тронет — на воле урою. Узнаю, когда заканчивается срок, и прямо у ворот колонии заживо похороню. Понятно вам, кобылы?!

Когда Танька ушла, девчонки,

не стесняясь меня, выматерились, но дальше этого дело не пошло. На Танькино место поселили какую-то «шестерку», которую шпыняли всем отрядом. Я сомневалась в том, что Танька вытащит меня отсюда — ведь это стоит сумасшедших денег! Больно надо папику выкладывать кругленькую сумму за какую-то неизвестную зечку… В общем, я готовилась провести в этом дурдоме еще два с половиной года.

Без Таньки стало как-то пусто. Я осталась наедине со своими проблемами и душевной мукой. Подруг на зоне я не искала, да здесь их и быть не могло. Таньку послал мне Бог, а такие подарки и на воле-то бывают редкостью.

Больше всего меня раздражали женские татуировки, которые девчонки клепали себе с неуемным энтузиазмом. На зоне это называется «набить мастюху». Все бегали в туалет, прихватив с собой тушь и иголку. Главное, чтобы не увидел начальник. Если увидит, то сразу в карцер. Я никогда не понимала, зачем уродовать себя? Почти у всех девчонок было наколото одно и то же слово: «КЛОТ», что означало: «Клянусь Любить Одного Тебя», или «САТУРН», что означало: «Слышишь, А Тебя Уже Разлюбить Невозможно». Ну и чушь!

В один из дней мы с девчонками возвращались с фабрики и присели покурить. Вскоре к нам подошел охранник и сказал:

— Ну что, красавицы, кто из вас хочет выпить?

Все замолкли и опустили глаза, но самая бестолковая из нас радостно согласилась. Он налил ей полный стакан водки из припрятанной под курткой бутылки и протянул посыпанный солью сухарь.

— А покурить нормальную сигарету хочешь?

— Хочу, — пьяно протянула она.

— Может, ты еще и потрахаться хочешь? — заржал охранник.

— А может, ты сам подрочишь за бараком, — нахально ответила она.

Все ее поддержали и стали дружно смеяться. Мужчина побагровел и крепко схватил девчонку за руку.

— Пошли.

— Куда? — испугалась она.

— Пойдешь туда, куда я тебя поведу. А если не пойдешь, то отправишься в карцер.

— Никуда она не пойдет, — сказала пожилая зечка. — Пусть вызывают дежурного. Мы все подтвердим, что это ты налил ей стакан водки и первый ее оскорбил.

— Я никому водку не наливал, — пригрозил нам пальцем охранник. — Да и кто вам поверит, ведь вы сучки, преступницы, отбросы общества. Грязные, вонючие твари! От вас разит как от скотины! Корова и то лучше пахнет, чем вы!

Мужчина силой потащил девчонку в сторону швейной фабрики. Она почти не сопротивлялась, только крикнула нам:

— Я его не боюсь! Что мне его бояться?!

— Она тут уже два года сидит, — сказала старшая. — Попробуй выдержи два года без глотка спиртного. Тут у любого крыша поедет. Водка ей в голову ударила, вот она и окосела сразу.

… Появилась она к отбою. Забилась в угол, закрыла лицо руками и долго рыдала, не отвечая на все наши расспросы. Наревевшись вдоволь, девчонка стянула платок, и мы в ужасе отпрянули. Эти изверги обрили ей полголовы, оставив волосы на макушке на манер крысиного хвоста. Тело зечки было в синяках, одежда разорвана, вся юбка в крови.