Я ухожу
Шрифт:
Однажды вечером, когда отель «Мария-Кристина» подвергся шумному набегу съехавшихся на конгресс онкологов, Феррер перебрался в отель «Лондон и Англия», не менее шикарный; к тому же широкие окна его бара смотрели на морскую бухту. Здешняя атмосфера была куда спокойнее, чем в «Марии-Кристине» — три-четыре пожилые пары за столиками, двое-трое мужчин у стойки, никакой беготни и шума. Феррер расположился в глубине зала у распахнутого окна. Уже стемнело; береговые огни зыбкими столбиками дрожали в маслянисто-черной воде, у причала, где дремали, смутно белея во тьме, два-три десятка прогулочных яхт.
Открытые окна позволяли обозревать весь этот наружный пейзаж, но одновременно
«Гляди-ка, — произнес Феррер. — Делаэ! Так я и думал».
33
Будучи вполне довольным тем, что он не умер, а жив — каковой факт явился для Феррера не таким уж большим сюрпризом, — Делаэ вместе с тем сильно переменился за истекшие месяцы. Да что там — он просто стал совершенно другим человеком. Рыхлые округлые формы, характерные для него прежде, уступили место четкому сухощавому силуэту, как будто над фигурой Делаэ поработал умелый скульптор.
Канули в прошлое все черты Делаэ, ставшего Баумгартнером; вместе с новым именем он приобрел и безупречную новую внешность: галстук — если он вообще его надевал, — вечно отклонявшийся от вертикали под тем или иным углом, брючные складки, которые, едва наметившись вверху, преображались в мешки под коленями, кривая неверная улыбка, раскисающая быстро, как желе под тропическим солнцем, обвислый ремень, перекошенные дужки очков, уклончивый взгляд, короче, все эти смутные расплывчатые приметы, как по волшебству, сменились жесткой, чеканной завершенностью облика. Исчезла даже дремучая непокорная чаща под носом — теперь над верхней губой Делаэ красовалась идеально ровная узенькая, словно нарисованная тонкой кисточкой, полоска усиков в латиноамериканском стиле.
С минуту он и Феррер молча глядели друг на друга. Делаэ, сидевший со стаканом в руке, решил, видимо, найти в нем подкрепление и начал было поднимать его ко рту, но тут же замер, тогда как содержимому стакана потребовалось еще несколько мгновений, чтобы улечься. «Ну что ж, — сказал наконец Феррер, — может, сядем, так нам удобнее будет беседовать». — «Хорошо», — со вздохом отозвался Делаэ. Они отошли от бара и направились к глубоким креслам, расставленным по три-четыре вокруг столиков. «Выбирайте сами, — сказал Феррер, — мне все равно, где».
Следуя за своим бывшим консультантом, он изучал со спины его наряд: положение вещей и здесь переменилось радикально. Двубортный фланелевый костюм цвета антрацита, казалось, жестко облегал фигуру, заставляя Делаэ держаться идеально прямо. Когда он повернулся, чтобы сесть, Феррер отметил темный галстук, белоснежную рубашку в жемчужно-серую полоску и ботинки благородного темно-коричневого цвета; галстучная булавка и запонки скромно поблескивали опалами и неполированным золотом — в общем, он был одет именно так, как Феррер просил его одеваться для работы в галерее. Единственным изъяном туалета были носки гармошкой, выглянувшие из-под брюк, когда Делаэ плюхнулся в кресло. «Прекрасно выглядите, — сказал Феррер. — Где вы покупаете одежду?» —
«Это жена мне их подарила, — добавил он рассеянно, — но они спадают, как видите. Они упорно спадают». — «Да, — согласился Феррер. — Это уж всегда так, дареные носки вечно спадают». — «Вы правы, — с кривой усмешкой ответил Делаэ. — Могу я предложить вам выпить?» — «Не откажусь», — сказал Феррер. Делаэ сделал знак одному из белых пиджаков, и они стали молча дожидаться заказанного; потом так же молча, без улыбок и тостов, выпили. «Ну, хорошо, — рискнул начать Делаэ, — так как же мы договоримся?» — «Еще не знаю, — ответил Феррер, — во многом это зависит от вас самого. Прогуляемся?»
Они вышли из отеля «Лондон и Англия» и, вместо того чтобы повернуть к океану, который этим вечером был явно в скверном расположении духа, зашагали в другую сторону. Дни торопливо укорачивались, теснимые долгими осенними ночами. Феррер и Делаэ направились по авеню Свободы к одному из мостов, переброшенных через реку.
Эта река тщетно стремится донести свои волны до Кантабрийского моря — последнее, с его приливами, отбрасывает их назад, врываясь в устье мощным соленым потоком, отравляющим пресную речную воду. Морской вал, идущий против течения, разбивается сперва о пилоны мостов Зуриола и Санта Каталина и лишь миновав мост Марии-Кристины слегка утихает. Но и тогда море долго еще бурлит в недрах реки, баламутит, вздымает ее поверхность толчками, словно младенец в материнском чреве, и так до самого моста Мундальз, а может быть, и дальше, до верховья. Феррер и Делаэ остановились на середине моста и с минуту молча наблюдали войну пресных и соленых вод внизу; Делаэ бегло подумал, что так и не научился плавать, та же мысль посетила теперь и Феррера.
«В сущности, я мог бы от вас избавиться раз и навсегда, — мирно сказал он, сам не очень-то веря в свои слова. — Например, взять да утопить вас без всяких церемоний. Да-да, я имею на это моральное право — после вашего мерзкого деяния». Делаэ поспешно возразил, что такая инициатива навлечет неприятности на самого Феррера, но тот ответил, что он, Делаэ, официально давно мертв, и нынешнее его исчезновение пройдет совершенно незамеченным.
«Вас считают умершим, — подчеркнул Феррер. — С точки зрения закона вы уже не существуете, и вы сами к этому стремились, не правда ли? Значит, устранив вас, я ровно ничем не рискую. Убить мертвеца — это не преступление», — заключил он, не зная, что в точности повторяет доводы, которые сам Делаэ развивал перед Палтусом. «Ну что за шутки!» — воскликнул Делаэ.
«Вы этого не сделаете!» — «Да, наверное, не смогу, — признал Феррер. — Я даже не представляю, как за это взяться, я не владею техникой убийства. Однако согласитесь, что положение у вас хреновое». — «Это верно, — ответил Делаэ. — Я попросил бы вас выбирать выражения, но по сути я с вами согласен».
Все это не очень-то продвинуло дело, и собеседники, исчерпав свои аргументы, смолкли на пару минут. Феррер спрашивал себя, что заставило его выразиться столь грубо. Временами одна из волн, более мощная, чем другие, с шумом разбивалась об основание моста, и брызги пены долетали до ног людей. Смотровые площадки с остроконечными крышами на мосту Марии-Кристины источали слабенький уютный свет. Огни моста Зуриола вверх по течению горели несколько ярче.