Я узнаю твой секрет
Шрифт:
– Ну не все, но кое-что вполне. Вчера на тебя карты раскидывала…
И так загадочно замолчала, что я рассмеялась. От влюбленной парочки предателей мы уже отошли довольно далеко, а потому я не боялась, что они увидят нас, или услышат.
– Ух ты… ты еще и гадалка. И что они там тебе сказали?
– Сказали, что судьба круто повернет. А вот в какую сторону, зависит только от тебя самой.
– Расплывчато… судьба каждый день куда-то поворачивает.
– Но не каждый день так кардинально!
– Ладно, принято. Будем ждать. Что еще они тебе там
– Что все не так, как может показаться на первый взгляд.
– Это точно про Тоху с Викой, – снова засмеялась я, чувствуя, как в груди вновь заворочался комочек тоски пополам с обидой.
– Сказали, что найдешь что искала, но вот обрадуешься ли…
– Ох, знаешь, Эм… все это как-то, нууу. Наивно что ли. Ты только не обижайся, но не верю я в эти гадания.
– Погоди, это еще не все.
– Да ты что?
– Ты можешь не верить, это все равно ничего не изменит. Еще мне было видение, что что-то тёмное вокруг нас. Темное и страшное.
– Это тебе тоже карты сказали? – честно говоря, на секунду мне стало не по себе. С таким лицом последние слова произнесла подруга, что мне вдруг разом расхотелось шутить.
– Нет, это сон. И он не только тебя касался. Тьма вокруг нас…
Последние слова Эмка произнесла голосом из дешевого фильма ужасов, и я разозлилась.
– Издеваешься?! Хватит уже пугать, не смешно…
– А я и не смеюсь, – вполне миролюбиво и совсем уже спокойно ответила Панова.
5
Нас утро встречает прохладой. С такими мыслями я и смотрела в окно, где по стёклам тоскливо и жалобно капал весенний дождь. Сейчас казалось, будто вдруг наступила осень и все, что хотелось, это поскорее закутаться в теплый плед, схватить с полки любимый английский детектив, хотя можно и испанский, и с горячим чаем и печеньками завалиться на кровать. Но все эти буржуйские прелести явно не по мою душу – впереди еще целая неделя работы. Как говорится, пахать тебе Лиза и пахать до самого захода солнца.
Бабушка моя совсем приуныла, наслушавшись вчера соседку Ольгу Дмитриевну. Да и я, честно сказать, все еще находилась под впечатлением. Я как раз приехала из психбольницы, а на кухне меня уже ждали обе женщины. Соседку я узнала сразу – седая приятная женщина в инвалидной коляске.
– Здравствуйте, – вежливо поздоровалась и уже хотела прошмыгнуть к себе, но Марья Никитична тут же затараторила:
– Нет-нет, Лизонька, сначала покушай. А это, кстати, Ольга Дмитриева, я тебе о ней рассказывала. Я ей сказала, что ты готова помочь.
Я прикусила губу. Блин, ну бабушка у меня сама непосредственность. Я-то как-то не так буквально имела ввиду, а они прям меня сыщиком заправским представляют.
– Я… чем смогу, конечно. Ну там в полицию могу сходить, позвонить куда…
– А вы разве не? – соседка растерянно косилась на мою хозяйку, не понимая, что происходит.
– Я, наверное, не… вы немного не поняли.
– Так вы не сыщик? Не из полиции? – на лице и в голосе женщины было такое разочарование, что мне тут же захотелось сквозь землю
– Простите пожалуйста, неувязочка вышла… я не ожидала, что вы такподумаете.
Марья Никитична даже покраснела. Видимо наобещала подруге невесть что. Эх…
– Ладно, Марья, спасибо за чай, но я, пожалуй, пойду, – Ольга Дмитриевна отъехала от стола, и тут я, сама не знаю зачем твердо сказала:
– Подождите вы уходить. Я может и не из полиции, но вдруг чем-то пригожусь? Чем больше народу знает о беде, тем больше у нас возможностей найти вашу внучку.
Ольга Дмитриевна на удивление послушно вернулась обратно. Снова с надеждой посмотрела на меня и заплакала.
– Когда вы в последний раз разговаривали с внучкой? Как кстати ее зовут?
– Ася, ее Асей зовут. Ей ведь всего девятнадцать, жизнь только начинаа-а-ется, – вновь заплакала несчастная женщина.
Но мне пришлось вновь вернуть ее к нашему разговору.
– Так когда разговаривали?
– Дак аккурат перед тем, как она ехать собралась. Я еще дура старая не спросила на чем поедет. У меня в тот вечер голова страшно разболелась, прям ни говорить, ни думать-ничего не могла, ужас такой. У меня такое раз в месяц бывает.
Марья Никитична согласно закивала, мол, да, бывает.
– И все. Утром звоню, а телефон уже недоступен. Я до вечера подождала и ну звонить этому уроду, папаше ее. А он лыка не вяжет, как всегда. Еще и обругал меня. Разве так можно? – на последних словах она так по-детски на меня посмотрела, что сердце сжалось от обиды за нее.
– Я всю ночь не спала, а утром прям к открытию в полицию побежала. Ну как побежала, – она указала на свою коляску.
Я кивнула, показывая, что внимательно слушаю.
– А они мне и говорят, а чего вы к нам? Нет, хоть не грубили и то спасибо. Но лучше бы они меня с ног до головы, а девочку бы искать начали.
Она снова вздохнула, но слезы на щеках уже высохли.
– В общем они мне – звоните папаше. А чего ему звонить, он всегда в дрова. Пошли мне на встречу, сами ему звонят, так разве ж он от слова «полиция» протрезвеет? Оболгал только мою девочку, сволочь.
– Как оболгал?
– Я даже говорить не хочу. Я не знаю, что за сердце надо иметь, чтобы родную дочь такими словами! Убила бы гада, вот ей богу убила. Да вот что я могу теперь?! Я же даже никуда толком ни доехать, да ничего не могу! – она снова заплакала.
Марья Никитична подошла сзади, обняла за плечи подругу, а я вздохнула.
Что, если у папаши были основания называть так дочь? Бабушка много может и не знать, как это ни печально… Нет, я ни в коем случае не оправдываю горе-отца, но пытаюсь отделить мух от котлет.
– В общем этот…этот, не знаю, как его назвать, так и не подал в розыск. Представляете? А я не могу, вроде как живу в другом месте. Отец же говорит, что все нормально. А потом и вовсе говорил, что приходила она. Но думаю врет. Ему просто с ментами, ой, простите, с полицией связываться неохота. А там деревня, кому там чего надо? Участковый вместе с ними колдырит.