Я в замке король

Хилл Сьюзен

– Ну, чего там?

Наконец-то Киншоу услышал по голосу Хупера, что тот испугался, и понял, что теперь он снова главный.

– Чего встал?

Осторожно, медленно, двумя указательными пальцами Киншоу поддел бечевку и стянул со спины ранец. Вытащил куртку, расстелил на земле и сел. Хупер стоял рядом, глаза у него бегали, лицо было такое же белое, как руки и ноги на тусклом свету.

Киншоу сказал:

– Мы заблудились. Давай думать, что теперь делать.

Хупер совсем раскис. Он стал на коленки недалеко от куртки и, уставясь в

землю, принялся шарить в листве.

– Все ты! – он сказал. – Дурак проклятый! Делал бы, что тебе сказано.

– Да ну тебя.

Вдруг раздался взвизг и громкое хлопанье – как деревянной трещоткой. Киншоу поднял голову. Две сойки летели через лес, взбивая крыльями воздух. Пронеслись – и снова стало тихо и как будто еще темней. Потом по лесу пробежал ветерок, всколыхнул жаркий воздух. И снова все замерло. И вот дрозд завел громкую, ясную песнь тревоги. Хупер вздрогнул. Откуда-то издали донесся первый раскат грома.

Глава седьмая

Несколько минут они молчали, потом Хупер сказал:

– Это гром был.

– Да. Если гроза, надо прятаться куда-то. Дождь будет.

Киншоу заметил, что Хупер пристально на него смотрит и лицо у него странное, вытянутое. Когда он заговорил, рот скривился так, будто он сосет кислятину.

– Меня в грозу, – сказал он каким-то не своим голосом, – всегда тошнит. Ненавижу, когда гроза, никогда не выхожу из дому.

Его темные зрачки сузились. Киншоу подумал: боится, жутко боится. Я пока не замечал, чтоб он пугался, а теперь-то уж точно.

Если б он был мстительный, тут бы ему и отыграться. Но он был не мстительный. В общем-то, ну его, Хупера, лишь бы не приставал.

– Здесь, наверное, не опасно.

– Мы под деревьями. Под деревьями в грозу ни за что нельзя. хуже всего.

– Это когда одно дерево, ну, там в поле или где. А здесь наоборот. Здесь не страшно.

– Почему?

– Не знаю. Может, потому, что деревья все рядом стоят. Только здесь не опасно, это точно.

Опять грохнул гром, уже близко.

– Ужас, меня сейчас стошнит.

– Ну и пожалуйста. Подумаешь, дело большое.

– Киншоу, может, побежали? Может, доберемся до дому, пока как следует не припустило?

– Да ты что? Разве успеть! Мы ведь сколько отгрохали! И мы не знаем, как отсюда выбраться, – это раз. Как же мы домой побежим, дурья башка?

– Ну, попробуем. Вернемся тем же путем.

– Да каким путем-то – соображаешь? И вообще я не собираюсь возвращаться. Ты как хочешь, сам гляди.

– Я прямо не могу, когда гроза.

Голос у Хупера зазвенел от страха.

Он всякое достоинство потерял, если оно у него еще оставалось, ему не важно было, увидит Киншоу или нет, как он перепугался, он даже захотел, чтоб Киншоу знал, он защиты от него захотел.

Киншоу не жалел его нисколько. Ему было все равно. Но бросить Хупера он, конечно, не мог, надо было его выручать.

Небо потемнело, и лес затаился, напрягся. Каждый легкий взмах

крыльев ясно отдавался в воздухе, даже самый дальний. Киншоу стало душно. Скорей бы гроза, скорей бы дождь и холодок. Сил не было больше ждать, все вокруг будто еле крепилось, сдерживалось, вот-вот обрушится. Но он совсем не боялся. Просто он ничего не чувствовал. Голова работала, он все соображал, он знал, что делать дальше. Он вспомнил маму. Они теперь, наверно, в Лондоне. Она в своем красивом зеленом костюмчике выстукивает высокими каблуками под боком у мистера Хупера. Ну, теперь-то чего уж, теперь пусть как хотят, он убежал – и ладно.

Лес все отодвинул, все стало далеко и не только далеко, но как будто давным-давно кончилось. Лес отгородил его ото всех людей на свете, и от городов, и от дома, от школы. Лес уже его изменил, он вдруг стал такой умный, будто вот-вот откроет секрет, о котором никто в том, другом, мире даже понятия не имеет.

Прямо у них над головой бухнул гром и так затрещало, точно небо разодрали надвое. Хупер вскочил и стал в ужасе озираться.

– Пошли, – сказал Киншоу решительно. – Надо укрытие сделать.

Он расстегнул куртку и понес ее к кусту. Хупер стоял как вкопанный, смотрел на него и дрожал. Молния, расщепившись, мгновенно выбелила стволы.

Киншоу расправил куртку над кустами, он растягивал ее как только мог. Кусты были густые. Он под них заполз.

– Иди сюда, – позвал он. – Тут отлично, сухие останемся.

Хупер потолокся немного, потом встал на четвереньки и вполз под кусты. Он забился в дальний угол, во тьму, сжался в комок и заслонил лицо руками. По лесу опять пронесся гром, и Хупер заткнул уши и пригнулся.

– Да чего ты? – сказал Киншоу. – Это же грохот один.

Молния блеснула в глазах птички на ветке неподалеку, и на секунду они стали как желто-зеленые горелки. И тут же после молнии ухнул гром.

– Господи, господи!

Хупер совсем расклеился, обмирал от страха, все на свете забыл, кроме грозы и своего ужаса. Киншоу вспомнил, как ему было в тот день, когда за ним ворона гналась. Похоже, наверно. Он тогда прямо погибал, чуть не умер – до того перепугался.

На Киншоу накатила жалость. Он сам застеснялся и сказал:

– Слушай, это ведь скоро кончится, сейчас пройдет.

Но Хупер его не слышал, он весь скорчился, скрючился и уткнулся лицом в коленки.

Пошел дождь, сперва не сильный, он редкими, тяжелыми каплями падал на листья. А потом хлынул как из ведра. Куст промокал, куртка плохо укрывала. Киншоу выглянул из-под куста и увидел, что дождь колышется над лужайкой огромным серебристым парусом, а внизу плещется в большущих лужах.

Наконец, не скоро, он стал стихать, уже падал иглами, но вот гром опять грянул одновременно с молнией и так громко, что Киншоу дернулся от испуга. Как будто возле самого куста бросили бомбу, и весь лес на долгий, застывший миг озарился бело-зеленой вспышкой. Хупер раскачивался взад-вперед и стонал.