Я вам что, Пушкин? Том 1
Шрифт:
— Извини, — сказала она, — я просто очень рада, что…
— Да ерунда, — перебил я, — сам бы запаниковал, если б кто-нибудь передо мной в обморок грохнулся.
Тут пришло осознание того, что желудок больше не сжимается в конвульсиях от убойной смеси кофе с соком. Твою мать, надеюсь, я не переблевался, пока был в бессознанке. Опозориться это еще ладно, штатная ситуация, но ведь так и помереть можно. Вроде кто-то из AC/DC так на тот свет и отъехал — рвотой захлебнулся.
— Может, н-нам все же вызвать с-скорую? — спросила Юри робко, — п-приступ прошел,
«Первая причина — это ты» — всплыла в голове строчка из старой песни. Ну, на самом деле не только ты, Юри. Все вы. Хоть и в разной степени. Надо будет после собрания подловить Монику и спросить у нее, что за переключение между сценами я наблюдал перед тем, как отрубиться. У нее знаний об этом мире все-таки побольше будет.
(если только она твои глюки не вызвала)
В любом случае, уехать в больничку сейчас я никак не могу. Скрипт такого не предусматривает и, хотя мир сейчас вполне себе проработанный и на каком-нибудь пустыре меня не дропнут, так жестко отклоняться во время сцены не хочется.
— Не надо скорой, — заверил я, — все уже прошло.
И даже почти не врал. О приступе сейчас напоминало только легкое головокружение да ноющая шишка
(в штанах, фьюить-ха)
на лбу. Кажется, когда начал падать, никто не удосужился меня подхватить, поэтому треснулся я здорово.
— … меня просто недосып догнал наконец. Я режим сбил и восстановить его не могу до сих пор, да еще дел невпроворот навалилось, вот и не вывожу. Организм так сигналит, чтоб я немного притормозил, — развел я руками, — так что не надо врачей. Не люблю я их. Давайте лучше стихи почитаем. Только это, дайте мне, пожалуйста, листочек, мне свой стих переписать надо, он в телефоне.
Все четверо глядели на меня с разной степенью недоверия. А Саёри еще и с грустью. Наверняка считает себя виноватой в том, что я весь свой ресурс слил.
— Что ж, — произнесла Моника, перетасовывая стопку бумаг на столе, — если ты так считаешь, Гару, то ладно. Но если почувствуешь себя плохо, не терпи и не строй из себя героя, говори сразу, хорошо?
— Идет, — согласился я.
— Вот и славно. Пока я президент, никто в этом клубе не умрет.
Последнюю фразу Моника сопроводила такой загадочной улыбкой, что Мона Лиза потемнела бы от зависти в своем Лувре. Вот зараза, могла бы еще и подмигнуть, раз уж мы настолько толстыми намеками бросаемся.
— Это обнадеживает, Моника, — потянулся я за телефоном, — Нацуки, подай мне сумку, я забыл ее взять, а вставать тяжеловато.
— Я тебе носильщица, что ли? — вздернула коротышка нос, — встань да возьми.
— Передай сумку, ПОЖАЛУЙСТА, — попросил я таким слащавым тоном, что самому стало противно.
Она закатила глаза, но сумку все же передала. Я открыл заметки на телефоне, выдрал из школьной тетради лист и принялся переписывать пинк флойдовский текст. Эх, жаль, что в музыке я не силен. Какое-то время ходил на уроки вокала в одну небольшую студию в соседнем районе,
А то можно было бы записать песню, вывалить ее в местный ютуб и лутать просмотры с лайками. Обычным школотроном здесь жить не очень-то весело, а если стать подающей надежды звездочкой инди-попа?
Я задумался, покусывая ручку. Моника же вроде поет. И на рояле играет… хм… если артистом мне не стать, почему бы не сделаться продюсером? У нее все для успеха есть. Внешность, харизма, какой-никакой талант, по крайней мере, игра на это намекала…
— Гару, — кто-то коснулся моего плеча. Я оторвался от листа с недописанным текстом и увидел Юри. Она застенчиво нависала над моей партой, — хочешь прочесть мое стихотворение?
— Да, — согласился я, — присаживайся пока. Ща я закончу со своим и тоже тебе покажу.
Юри кивнула и села рядом, положив на столешницу блокнот. Сегодня она действительно принесла целую поэму. Ту самую, про енота. Этакое иносказательное описание селф-харма. Стоило мне подумать об этом, и в голове вспыхнуло изображение окровавленного клинка.
Мозг, пожалуйста, только не щас. Я не очень хорош в покерфэйсах.
— К-как тебе книга? Удалось вчера почитать? — поинтересовалась Юри.
Я задумался. Наверное, будет очень грубо сказать, что чтение — это последнее, что вчера меня занимало. Она точно расстроится.
— Очень жаль, — сказал я, — куча дел навалилась, я и домой только около полуночи пришел. Мотался по городу туда-сюда…
— Т-ты не думай, я не т-тороплю, — прервала Юри мое объяснение, — просто спрашиваю. Чтение не терпит спешки. Н-надеюсь, все дела завершились у…удачей.
Ну, я не дал одной твоей подруге покончить с собой, хотя она собиралась. Вроде как. А еще поцеловал другую аж дважды. Кажется, это может сойти за успех.
— Вроде того, — я разгладил лист со стихом и протянул его Юри, — прошу. Мнение самого взыскательного читателя меня интересует в первую очередь.
Поскольку Юри сидела рядом, я даже ощутил, как ее бросило в жар.
— Я…я… не так уж хорошо… многие разбираются…
— Не скромничай, — сказал я ободряюще, — я никого не знаю, кто так же здорово понимал бы в поэзии. В этой комнате уж точно.
После такого Юри стала напоминать растаявший на солнце рожок пломбира. Словно кто-то по недоразумению очеловечил его и запихнул в тесную школьную форму. Она согнулась над своим блокнотом и постаралась стать незаметной.
— Т-ты мне льстишь, Гару, право, — проговорила Юри еле слышно.
Надо бы перестать ее смущать таким образом, а не то бедняга еще до конца второго акта от разрыва сердца откинется, но ничего не могу с собой поделать. А вот с проблемой, которая сейчас одной большой вычурной метафорой описана в поэме про енота, что-то делать явно придется. Я, конечно, притворялся, что читаю, но смотрел больше не на слова, а на запястья Юри. Интересно, если снять с нее форму, найдутся ли пятна крови под блузкой?