Я вам покажу!
Шрифт:
— Останься, — предложила она мне, когда Кармелия сладко заснула с бутылочкой «СЫссо» в ротике. — Поболтаем.
А потом достала большую кипу журналов и принялась взахлеб рассказывать о поясах для похудения, о препаратах из Америки, которые убивают аппетит, а также о клиниках пластической хирургии.
— Я не кормлю грудью, чтобы она не деформировалась, — объяснила соседка, — но все равно появились растяжки, придется как-то от них избавляться. Если бы я знала, что такой ценой…
«Мозги у тебя расплавились и деформировались, — сказала я. — Крыша у тебя совсем съехала, Реня, дорогая! — Рука дернулась, и я пролила чай. — Ты просто спятила! Ты совершеннейший продукт новой системы
Я открыла глаза и взглянула на Реньку.
— Реня, у тебя мозги деформировались, — сказала я. — Я не предполагала, что ты такая идиотка.
— Ну знаешь ли! — Реня резко захлопнула глянцевый журнал. — Ты даже не представляешь себе, какой у меня богатый внутренний мир. Я-то уж не останусь одна, как ты. Мой муж знает, что необходимо женщине для счастья. Мне не нужно работать, чтобы сделать себе пластическую операцию, а в тебе говорит зависть. Ну что ж, вот они — одинокие женщины!
— Знаешь что? — Я встала. — У меня нет сил болтать о всякой ерунде. Сегодня — точно. Может быть, изредка и можно. Но наверное, меня это больше не устраивает. Я не хотела тебя обидеть, но это ты, Реня, сидишь допоздна одна потому, что хочешь, чтобы твой супруг принес тебе еще больше. Жаль, что он не может работать двадцать четыре часа в сутки. — И напоследок я съехидничала: — Тебе никогда не приходило в голову, что ему, наверное, приятнее на работе, чем с тобой?
Ренька оторопела, а я, видимо, со всеми испорчу отношения. Но какое же это удовольствие — говорить что думаешь и делать что говоришь!
Дома меня ждала Агнешка.
— Ты не подходишь к телефону, Ютка, разве так можно?
Я рассказала ей вкратце, что происходит. И о разговоре с Улей, которая тоже думала, что так будет лучше для меня, и настолько была в этом уверена, что Шимону, который приезжал в мое отсутствие, не объяснила, что меня нет и что Тосин отец находится у меня незаконно. И о том, как мы с ней ужасно поссорились, когда я ей сказала, чтобы она никогда не вмешивалась в мою жизнь, потому что я в ее не лезу. И что никто лучше нас самих не знает, что мы чувствуем. И что если она, Агнешка, хочет убедить меня, что…
Но Агнешка махнула рукой.
— Юдита, — сказана она серьезно, — самое время, чтобы ты разобралась со своей жизнью. Ты и только ты, а не кто-то другой за тебя. Ты очень правильно сказала Уле. И родителям тоже. А Тося… с Тосей я поговорю сама, если ты позволишь. Слишком рьяно все за тебя взялись.
Уже второй день, как я болею. Был врач, определил, что у меня воспаление легких. Все одно к одному — воспаление легких, и все меня покинули. Но я поправлюсь. Тося вернулась от Агнешки и Гжесика, и что-то изменилось. Я лежала в спальне и в двухсотый раз читала трилогию [43] и «Идиота», а еще «Аню с Зеленого холма» [44] , по очереди и отрывками, что, несомненно, было ярким свидетельством моего тяжелого состояния. Читала, плакала, спала. «И так будет до конца жизни», — подумала я.
43
Трилогия Г. Сенкевича — «Огнем и мечом», «Потоп», «Пан Володыевский».
44
Роман
— Мама, сделать тебе чаю?
— Нет, спасибо.
— А может, хочешь что-нибудь посмотреть? Я могу сходить в прокат… взять какой-нибудь фильм.
— Нет, но очень трогательно, что ты интересуешься. — До видеопроката не меньше километра от станции.
— А что ты хочешь?
— Ничего.
— Хочешь, я с тобой посижу?
Мне бы следовало от удивления перевернуться (как в гробу), но я не шелохнулась.
— Нет, спасибо.
— Ты не хочешь поговорить?
— Нет, — ответила я, но все-таки сползла с кровати. Тося подала мне халат.
— Тебе надо лежать.
— Я вспомнила, что не достала мясо на завтра. Оно в морозильнике.
— А почему ты не скажешь мне?
— Ты не знаешь какое. — Я надела халат и поплелась на кухню.
У меня немного кружилась голова. Кошки — во дворе, вместо того чтобы лежать на мне и вытягивать болезнь.
Дорогой читатель, некогда кошачьи шкурки прикладывали к почкам, полагая, что они исцеляют, но это не более чем предрассудок…
Живые кошачьи шкурки, мне бы они, несомненно, помогли.
Тося обогнала меня и остановилась перед холодильником.
— С тобой так всегда, мама. Захочешь тебе помочь — так нельзя. Почему ты со мной не разговариваешь? Ты обижена на меня, да? Я чувствую! Что все из-за меня, конечно. И Адам наверняка рассказал тебе про то письмо, ты поэтому и не хочешь со мной разговаривать. —
Тося неожиданно расплакалась, а я села на стул, потому что все-таки у меня сильная слабость.
— Про какое письмо? — еле слышно спросила я, у меня не было сил ругаться с дочерью.
— Не притворяйся! — крикнула Тося сквозь слезы. — Не притворяйся! Ты такая же лживая, как отец! Он тоже обманывает! Йоля поехала в Краков, и они там строят дом! Вместе!
— Это же хорошо, — сказала я, но мозги по-прежнему отказывались работать.
— Чего же хорошего? — Тося села рядом со мной и спрятала лицо в ладонях. — Я думала, что он хочет вернуться к тебе, а он просто поссорился со своей женой! Я хотела как лучше…
Я подняла руку и притронулась к Тосиным волосам. Как замечательно, что она их уже не красит, какой у них чудесный мышиный оттенок, и какие у нее красивые глаза!
— Не переживай, Тосенька, каждый может ошибиться… Я так счастлива, что дедушка с бабушкой снова вместе… Но такое случается очень редко… Мы с отцом действительно больше не любим друг друга. И хотя семья важнее всего, — я воспользовалась тем, что дочь, наверное, первый раз в жизни не перебивала меня, — это такой организм, в котором должны быть любовь, привязанность, уважение или дружба. В противном случае это всего лишь основная ячейка общества. У нас с отцом есть ты, но ребенок не может быть тем единственным, что связывает семью. Ребенок нуждается в чем-то большем, он должен чувствовать, что между родителями существует хотя бы симпатия, потому что иначе просто можно сойти с ума.
Тося подняла заплаканные глаза и посмотрела на меня с полным пониманием впервые за последние месяцы.
— Ты хочешь яичницу? — спросила она с надеждой. — Я бы не прочь…
— Пожарь, — сказала я, хотя при мысли о яичнице меня начало мутить. — Я съем немного.
Тося достала из холодильника яйца пани Стаси. Поставила сковородку на плиту, положила кусочек масла, а потом вбила одно яйцо, второе, третье.
— Тосенька, — осторожно заметила я, — столько я не съем.
— А я съем, я голодная. — Тося не обратила внимания, что я назвала ее детским уменьшительным именем, чего она абсолютно не выносит.