Я — ваши неприятности
Шрифт:
— А что я собираюсь сделать? Отвезти тебя домой.
Юрик позвонил, и мы торопливо покинули жилище Каткова-старшего.
— Боже мой, какая ночь, — сказала я, задрав голову.
Юрик насторожился.
— Пешком не пойду.
— Ненавижу, когда ты вредничаешь. Только подумай, как чудесно пройтись…
— Шесть троллейбусных остановок?
— Что такое шесть остановок? Нам идти по жизни рядом еще лет тридцать.
— Я столько не проживу.
— Перестань меня злить.
— Солнышко, а когда у тебя отпуск кончается?
— В конце сентября. Но ты не беспокойся, я уже предприняла кое-какие
— Брось, просто счастлив. Тут мы заметили Пашку: он мчался со всех ног, на ходу застегивая рубашку. Юрик завистливо вздохнул и сказал:
— Поезжай за нами, мы пешком.
— Когда ты хочешь, можешь быть таким милым, — прошептала я, прижимаясь к нему.
Мы вошли в арку, когда прогремел взрыв. Я взвизгнула, а Юрик рявкнул:
— Твою мать…
В том месте, где минуту назад стоял белоснежный “БМВ”, к небу поднимался огненный столб.
— Твою мать… — повторил Юрик и еще присовокупил парочку выражений. Я стала медленно оседать на землю. Он поднял меня, встряхнул и прислонил к стене. — Ну что за дерьмо, а? Тачке два месяца, нулевую взял. Это ж какие бабки…
— А где Паша? — проблеяла я.
— Сгорел Паша. Кто это мог сделать, если не твой Циркач?
— Дурак он, что ли? А вдруг, правда, дурак? Ведь я могла в машину сесть. Боже ты мой… — Я опять начала оседать на землю.
Юрик обнял меня и глубоко задумался. Конечно, подозревать меня было глупо, он это быстро сообразил и стал взирать почти что с благодарностью. Потому что, если бы не мое упрямство, Юрик вознесся к небесам рука об руку с Пашей. Я же тщетно пыталась понять: что это, черт возьми, творится? Так ничего не поняв, жалобно спросила:
— Что будем делать? Юрик не успел ответить. Во дворе показалась пожарная, а следом и милицейская машина. Как видно, кто-то из жильцов дома успел позвонить.
Я тяжело вздохнула. Через полчаса так же тяжело вздыхал милиционер. И было отчего: где труп, там и я. Что за напасть. Милиционер стал смотреть пронзительно, а в голосе зазвучал металл. В общем, меня, кажется, подозревали во всех смертных грехах. Я здорово разозлилась и позволила себе несколько замечаний в адрес правоохранительных органов. В ответ мне прозрачно намекнули, что, если не прекращу якшаться с типами вроде Катка и всякими сомнительными бизнесменами, никто на свете не сможет гарантировать, что я доживу до старости.
На этом мы расстались: я с гневом, представитель закона с чувством удовлетворения, которое обычно приходит с осознанием того, что если и не удалось сделать что-нибудь путное, так хоть настроение ближнему испортил. В общем, расстались по-доброму.
Юрик был взбешен, и не только поведением милиционеров, которые как-то вскользь, но доходчиво выражали сожаление, что он по-прежнему жив и здоров. Через каждые пять минут Юрик обещал, что хоть из-под земли достанет “ту суку, что эту подлянку устроила”. Мне пришлось на ходу учиться, чтобы уяснить, что Юрик пытается донести до моего сознания. С трудом понимая каждое пятое слово, я не забывала держаться за его локоть, нежно гладить сжатый кулак, называть “дорогой” и “любимый” и накликать на головы негодяев, поступивших так ужасно, всевозможные беды, как то: болезнь, сиротство и хроническое безденежье. Юрик меня не слушал,
— Куда мы идем? — опомнилась я. Словарный запас истощился, и появилось время посмотреть по сторонам. Юрик встал как вкопанный, покрутил головой.
— Найдем тачку, я тебя домой отправлю.
— А ты?
— Что?
— Ты ведь не собираешься болтаться по улицам, когда тебя только что едва не убили?
— Давай я отвезу тебя домой, а как-нибудь разберусь.
— Юрик, я думаю, тебе следует пере ночевать у меня, то есть у тетушки, что q настоящий момент одно и то же, — пред дожила я ему уже в машине. — И не смей мне противоречить, — я покрепче ухватила его за руку. — Тебе надо успокоиться, прийти в себя. Ты без конца кулаки сжимаешь, это нервное. Примешь ванну, я сделаю тебе массаж, и через несколько часов ты будешь чувствовать себя прекрасно. Это лучший способ досадить тем, кто так испортил твою машину.
Юрик взирал на меня невероятно синими глазами и, казалось, прикидывал: может быть, сокрыта некая истина в словах этой дурочки?
— К тому же у нас ночует Владимир Петрович, рядом с ним я буду за тебя спокойна. — Тут я привирала. Как раз сегодня из деревни должно было вернуться семейство верного друга, и он, спешно съев запас пельменей, рассчитанный на несколько дней соломенного вдовства, скорее всего страдал несварением желудка в родной квартире, ожидая нагоняй от супруги из-за увядших растений на окнах. — Останови машину, — сказала я, устав ждать, когда Юрик закончит размышлять.
Он махнул рукой, машина остановилась, и мы отправились к Серафиме. Та встретила нас в розовом пеньюаре и скверном настроении.
— Где тебя носит? — спросила тетушка гневно, потом перевела взгляд на Юрика и, нахмурившись, поинтересовалась:
— Кого вы встретили в подъезде? Парочку голодных упырей?
— Хуже, — заверила я. — Мне опять пришлось давать показания. Нас с Юрочкой едва не взорвали в его машине. К сожалению, машина все-таки взорвалась, но в ней были не мы, а знакомый Юры. Ты можешь себе такое представить? Конечно, это лучше, чем мы, но все равно ужасно неприятно. Серафима, как ты думаешь, мы сможем как-нибудь разместиться в твоей квартире?
Разместились без проблем. Юрика уложили на раскладушку, которую не так давно занимал Владимир Петрович, а сами устроились на диване. Лежали тихо, не шевелясь. К нашему невероятному удивлению, Юрик через несколько минут крепко спал, махнув на кухне Серафиминого коньяка для разрядки. Убедившись, что это не хитрость, а нормальная реакция здорового организма на весьма насыщенный событиями день, мы тихо поднялись и прошли в ванную. Серафима включила воду, села на край ванны и спросила тихо:
— Что это за припадок человеколюбия?
— Это припадок любопытства, — ответила я, устраиваясь на стиральной машине. — Шофер Тарханова, который произвел сегодня на нас неприятное впечатление, встречался с Жориком Катковым. Оба выглядели Крайне озабоченными. Я нажаловалась Юрику на утренних похитителей. Место, куда меня привозили, ему, по-моему, знакомо. Он тут же решил, что ему с утра понадобятся два парня. Одного зовут Вова, и у него на подбородке шрам, а у другого кличка Слон, но его имя скорее всего Женя. Ты улавливаешь ход моих мыслей?