Я - ведьма!
Шрифт:
Гостья вскочила с дивана, подошла к нему и поставила ногу в черном ботинке на край табуретки. Ее лицо — злое, узкое, как нож, — было совсем близко.
— Хочешь спросить, неужели я такая дура, чтобы убивать тебя при свидетелях? Увы… Твою свидетельницу найдут тут в состоянии глубокого наркоманского одурения. И десять человек подтвердят: в тот час, когда она лицезрела меня здесь, я находилась совершенно в ином месте. Как? Больше вопросов нет?
«Странно, — неприязненно отметил он, поражаясь, что его мозг способен думать сейчас
В ее чересчур молодом лице было нечто противоприродное, мистическое, будто она была не она, а призрак его неизменной, неподвластной годам вины.
— А ты надеялся, что больше никогда меня не увидишь? — прошипела девица. Злобные слова извивались на ее будто сломанных губах, подобно змеям на голове Медузы Горгоны. — Я знаю, что ты хочешь возразить мне. Можно говорить о предательстве друга, нарушении присяги, предательстве родины. Но в таких низменных, кухонно-бытовых играх, как отношения мужчины и женщины, столь громкое слово неуместно. И знаешь, что я тебе отвечу?
Она отошла на шаг и, глядя ему прямо в глаза, выбила табуретку из-под его ног.
…и он увидел золотой шатер света, сотканный из сверкающих стежков снежинок.
Они стояли под уличным фонарем, подняв лица к небу, и снежинки гладили их щеки нежными, пушистыми прикосновениями…
На ней была короткая шубка с мокрыми каракулевыми завитками, короткая юбка и ажурные чулки, но она засунула руки ему за воротник, и там, за воротником, стоял такой жар, что этого тепла хватало, чтобы согреть их обоих. Он прижимал ее к себе, и от их соприкосновения чуть ниже живота внутри у него полыхала доменная печь, гудящая и распаленная докрасна.
Снежинки щекотали их лица и таяли на губах. Они целовались так долго, что снег успел посеребрить их волосы и ресницы, насыпать на плечи белый воротник…
Они поняли, что замерзли, лишь когда пришли домой. Но это было после, нескоро. Тысячу тысяч лет они целовались под снегом в золотом шатре волшебного уличного фонаря.
Несколько бесконечных минут он провел в счастливом беспамятстве обморока, которым героически предвосхитил свою смерть.
Но казнь отменили. Равнодушные руки безликих подхватили Артема прежде, чем петля намертво врезалась в его шею. И, задохнувшись от нашатырного спирта, он очнулся и почувствовал у себя под ногами спасительную твердь табуретки.
С тех пор прошло не меньше четырех часов. Часы на стене слева, растопырив фосфоресцирующие стрелки, показывали половину пятого. За окном уже сгустилась ночь — тягостный промежуток абсолютной темноты, когда смутное зимнее солнце сгорело без следа и еще не зажглись фонари.
В комнате было темно — на почетном месте Алениной люстры красовался ее любимый. Его спеленутые
«А может, это не она? — заподозрил Артемий. — Ведь у той, моей, — я точно помню это! — глаза были голубые. А желтых вообще не бывает… ТАК не бывает!» И это была первая четкая мысль, которая пришла ему в голову после смерти.
Вслед за ней пришла вторая:
«Я не хочу умирать!»
Голубоглазая девушка вошла в павильон № 6, где снималась программа «Безумный мир». И едва она успела сделать два шага от двери, Артемий решил: «Моя!» — и подумал, что не уступит этот куш никому.
— Здравствуйте, я Иванна Зацерковная. Мне назначена встреча с Василием Людиным. Секретарша сказала, он здесь.
На ней было простое белое платье, короткое, приталенное, без рукавов, пошитое по фасону конца 60-х. В точно таком же платье была запечатлена на свадебной фотографии его мать. Сколько он себя помнил, этот снимок висел над обеденным столом в родительском доме. Для абсолютного сходства Иванне недоставало только фаты и бус из крупных — каждая с небольшой грецкий орех — «жемчужин».
Уже потом, когда они собирались пожениться, Ваня, смеясь, доказывала ему, что предложение руки и сердца получила не она, а ее летнее платье, ассоциирующееся у него с браком матери и отца…
— Вы пытаетесь бессознательно повторить схему родительских отношений? — гнусавила его невеста, изображая чокнутого комедийного психоаналитика. — Или это Эдипов комплекс? Хотите жениться на собственной мамочке?
Студентка медицинского института, будущий врач-психиатр Иванна Зацерковная была приглашена в программу «Безумный мир» на роль штатного психолога — комментировать ответы гостей студии. Но девица с треском завалила свой первый выход на экран, доведя гостя — известного украинского дизайнера — до поросячьего визга в прямом эфире.
В тот же вечер главный режиссер — кормилец и король «Безумной» программы — Василий Людин поставил вопрос на экстренном собрании: «Оставлять ли в их „мире“ излишне резкую психологиню?» И Артем, храбро рванув рубаху на груди, кинулся защищать голубоглазую брюнетку, доказывая, что скандал, крик и голая правда — именно та острая приправа, которой так не хватает их передаче. А если приправа излишне острая, то выход ведь был первым, и нужно дать девушке возможность исправить ошибку, тем паче что телегеничные психиатры, без труда выговаривающие все буквы алфавита, на дороге не валяются…