Я, Великий И Ужасный

Кацман Изяслав

Юная правительница, выслушав требования заговорщиков, не стала ни паниковать, ни скандалить. Вместо этого она принялась расписывать в подробностях размер мужского достоинства Сонаваралинги-таки и то, как тот умеет доставлять удовольствие женщинам. А потом внезапно переключилась на причиндалы путчистов, красочно рисуя их ничтожность (как раз к этому и относилось "меньше крысиной"). Ну а для иллюстрации Солнцеликая и Духами Хранимая взяла да и задрала набедренную повязку Кивани. Рассказчик с лицом-отбивной из своего угла ничего не увидел, но, судя по хохоту дам из свиты типулу-таками, правота её слов была полностью подтверждена (неудивительно, учитывая, как должны были волноваться мятежники, идя на дело -- так что агрегат с причиндалами неизбежно предстал бы перед зрительницами в самом жалком

и скукоженном виде). После чего Раминаганива кратко охарактеризовала сексуальные способности заговорщиков, упирая на то, что им с такими размерами "клинков" остаётся довольствоваться друг другом, а не женщинами. Причём голос таками был преисполнен сочувствия и жалости к убогим.

Наша достойная и почитаемая подданными повелительница в ходе рассказа регоя горделиво стояла, вскинув голову. Грудь её мерно поднималась и опускалась, ноздри сужались и расширялись в такт дыханию. А хороша, чертовка! Как-то незаметно из сущего ребёнка превратилась в подростка. Пожалуй, теперь, как читал давным-давно в одной книжке, "уже можно думать, не рискуя угодить в маньяки, но ещё рановато претворять мысли в жизнь".

Тем временем, рассказчик перешёл к тому, как, разобравшись с мужскими достоинствами мятежников, Раминаганива, воспользовавшись царящим в их рядах замешательством, перешла к умственным способностям столичной "золотой молодёжи", оценив их столь же пессимистически, как и сексуальные. Причём всё это говорилось оборотами исключительно "торжественной речи", с небольшими вкраплениями самых изощрённых ругательств, впрочем, вполне органично вписывающихся в словесные конструкции "высокого штиля". Ну а завершающей стала длинная тирада о том, что с этими недоумками сделает Сонаваралингатаки, когда узнает об их глупости и измене. К сожалению регою, как и всем присутствующим, не удалось дослушать до конца об ожидающей мятежников судьбе -- потому что появился Вахаку со своими бойцами.

Верзила как обычно был немногословен: "Примчалась девчонка из тех, что тэми... то есть, таками, прислуживает. Сказала, что злодеи схватили Раминаганиву. Я своим парням приказал: за мной. Оружие у всех было. А когда прибежали сюда -- то эти..." - он махнул рукой на горе-заговорщиков - "Стоят, а Рами их тобой, Сонаваралинга, пугает. Потом нам рассказали, как Солнцеликая с ними разговаривала. Ну, мы начали смеяться. А эти совсем сникли".

Надеюсь, моё лицо сохраняло непоколебимо-каменное выражение на протяжении всего рассказа свидетеля событий. Ну, тэми, ну чертовка.

"Что с ними делать?" - спросил Вахаку - "Пусть проваливают?"

– Нет -- сразу же ответил я.

Мятежники вид имели откровенно жалкий. И вообще после такого публичного "опускания", устроенного правительницей, представляли собой политические трупы: представляю, как над ними будут изгаляться все - от мала до велика. Если рассуждать чисто по человечески, можно, конечно, дать им пинка под зад, и пусть ходят, осыпаемые скабрезными насмешками. Не удивлюсь, если кто-нибудь из путчистов руки на себя наложит.

Но мне надлежало думать с точки зрения государственной выгоды. По которой получалось, что путч, вылившийся в похабный юмор, следовало использовать для чисток столичной элиты. Самое идиотское, среди этих "женихов-мятежников" были те, кого я после консультаций со знающими людьми рассматривал на полном серьёзе в качестве кандидатов в мужья Солнцеликой и Духами Хранимой. Теперь же их смело можно вычёркивать из списка: причём не только потому, что после такого ни сама Рами не станет их воспринимать в таком качестве, ни общественное мнение. А в первую очередь в силу того, что потянув за этих молодых придурков, я получаю прекрасную возможность добраться до их родни -- из-за которой они и оказались в числе возможных принцев-консортов.

А раз появляется возможность, если не помножить на ноль семейства этих олухов, то загнать их в рядовые дареои - грех ею не воспользоваться. Ничего личного, мальчики, одна голая государственная необходимость.

"Взять их под стражу!" - приказал я - "Нужно хорошенько расспросить, кто ещё участвовал в сегодняшнем заговоре!"

"Макаки" принялись выполнять мой приказ.

"Гоку! Пусть командует Тагор. А ты давай за нашими, что у реки остались". Потом повернулся

к "оленю": "Вахаку, дай нашему товарищу в помощь человек десять своих. Нужно будет принести новое оружие, которое пришлось оставить на нескольких "макак", когда мы узнали, что типулу-таками грозит опасность".

И утащив командира разведчиков чуть в сторону, пробормотал ему на пределе слышимости: "Пошли ещё человека в Мар-Хон. Если Кано не ушёл за сонайским камнем, пусть отложит поход, а собирает бойцов и быстрее сюда. Если его уже нет, то пусть собираются все, кто может. Оставят десяток на всякий случай. Ванимую ничего не говорить. Понятно?" Гоку пожал плечами: дескать, всё ясно.

Потом пришлось думать, куда определить заговорщиков: тюрем у папуасов не водилось, провинившихся обычно либо убивали на месте, либо изгоняли, либо, коль вина была небольшая -- давали тумаков, сопровождая их увещеваниями впредь на глаза не попадаться. Недоработка... В Мар-Хоне под кутузку можно использовать хотя бы внутренние пристройки к бревенчатой стене цитадели, предусмотрительно построенные чуть прочнее обычных туземных строений; а в столице-то как быть -- в любой хижине, если нужда заставит, можно голыми руками проделать дыру, достаточную для побега. На будущее придётся озаботиться зданием для одного из неотъемлемых атрибутов цивилизации. На первое время обойдёмся бревенчатой -- пусть Сектант этим и займётся. А пока задержанным предстоит полежать связанными по рукам и ногам.

О чём я и заявил. Вахаку лишь согласно пожал плечами и приказал регоям вязать путчистов. Добавив от себя лишь, чтобы аккуратнее действовали -- дабы никому верёвки сильно не натёрли. Что ж, предосторожность нелишняя: не хватает ещё некроза, или как там называются последствия чересчур сильного сдавливания и перетягивания конечностей. Сонаваралингатаки не садист какой-нибудь, а здоровые люди нужны на стройках народного папуасского хозяйства. Настроен я по отношению к "сыновьям достойных и храбрых отцов" не благодушно, конечно. Но и чрезмерно зверствовать незачем. Вот если бы эти сукины дети сотворили бы что-нибудь с Солнцеликой и Духами Хранимой -- другое дело.

Разумеется, превратить их, как обещала Рами, в крыс, чтобы размеры гениталий соответствовали, мне не по силам; равно как и провести серию мгновенных операций по смене пола без хирургического вмешательства. Но что-нибудь бы я придумал: причём так легко, как убийцы Баклана, никто бы не отделался.

Мой взгляд случайно упал на Кивани, и тот, прочитав в нём что-то очень нехорошее, испуганно дёрнулся. Какие нервные и ранимые мятежники нынче пошли. Или это я такой страшный и ужасный? Ладно, спишем на тонкую организацию отпрыска потомственных регоев в четвёртом, кажется, поколении. А то загоржусь и окончательно оторвусь от народа.

Пока бойцы Вахаку нашли достаточное количество подходящих верёвок, пока связали последнего заговорщика, стали подтягиваться уважаемые "солидные и разумные мужи". Где они были раньше, интересно...

А потом вернулись посланные за оставленными у реки нашими. Несколько десятков новых единиц холодного оружия привели публику, и без того пребывавшую после благополучного подавления мятежа в благодушном настроении, в полный восторг. Тухупу время, проведённое в Вохе, зря не терял, постигая в бронзоволитейной мастерской, куда его пристроил Сектант, премудрости как по составам сплавов, так и в по способам литья и последующей обработки металла. В общем, ножи и топоры, по мнению собравшихся, мало чем уступали заморским. Что, кстати, было не удивительно -- лучший после Атакануя специалист мало того, что мотал на ус науку мастеров-тенхорабитов, так ещё и прихватил с собой, собираясь домой, несколько небольших слитков светлого металла, в котором я предположил олово. Каким образом бонкиец заполучил ценную добавку, оставалось не понятным: сам Тухупу утверждал, дескать, ему сделали подарок вохейские учителя в знак его выдающихся успехов в усвоении премудростей ремесла; но Сектант при этом рассказе как-то непонятно морщился. Надеюсь, что фанатичный начинающий металлург не совершил в погоне за столь нужной в хозяйстве вещью какого-нибудь тяжкого преступления, и либо нагло выцыганил олово, либо втихомолку спёр его. Но не будем судить строго ближних своих за понятные и простительные слабости.