Я, Великий И Ужасный

Кацман Изяслав

Я попросил Тагора показать мне эту движущуюся звезду. Он встал рядом и начал пояснять, указывая пальцем. Через несколько минут я разобрался с пояснениями лучника и нашёл мерцающую красноватую точку. Действительно, довольно шустро движется. Ну и ладно - движется, да и движется. На будущее зарубку сделать надо, но к текущим моим проблемам и делам отношения никакого не имеет. Я отошёл от образовавшейся вокруг бывшего наёмника и тенхорабита кучки и присел возле своего костра, вытянув ноги.

Народ же, также вернувшись к кострам, ещё долго судачил насчёт звёзд - блуждающих и обычных. Идеи по поводу небесной механики высказывались папуасами самые разные. Разумеется, не имеющие никакого отношения к привычной мне картине космоса. Небольшая

группа самых упёртых любителей астрономии собралась совсем рядом вокруг чужеземцев. Шонек что-то там шипел по-вохейски, тузтец, по мере возможностей, насколько я мог судить со своего места, переводил Вестника папуасам, и папуасов Вестнику. Воззрения тенхорабитского священника в общем-то совпадали с моими собственными, но для туземцев являлись, кажется, чересчур необычными. Да и для недоучившегося в местной академии "дикого гуся", судя по выражению тагорова лица -- тоже. Так что оживлённый спор тянулся долго - я так и отрубился под монотонный гул голосов.

Первое селение тинса встретило настороженной тишиной. Жители испуганно выглядывали из своих хижин: многочисленная орава вооружённых до зубов мужиков не предвещала им ничего хорошего. По отработанной не на одном селении схеме "макаки" быстро согнали население на площадь к Мужскому дому. В толпе преобладали женщины и дети: из мужчин больше старики да подростки.

Рамикуитаки вопросительно глянул на меня. "Спрашивай" - распорядился я.

"Где все мужчины из вашего селения?!" - грозно спросил ласунгский таки. Согнанные тинса молчали. "Отвечайте, отродья болотных червей!!!" - рявкнул мой будущий родственник.

"Подожди, Рамикуитаки" - сказал я. И, приблизившись к парнишке лет двенадцати, протянул в его сторону клинок, приподняв лезвием подбородок, спросил: "Где твой отец, отрок?"

Тот испуганно молчал, а я, глядя в глаза, добавил: "Отвечай, мальчик, когда тебя спрашивает Сонаваралингатаки".

– Ушёл со всеми - пропищал паренёк.

– Куда они пошли?
– всё тем же спокойным голосом поинтересовался я.

– Воевать с людьми Бонкупаре - испуганно выдал подросток.

Ага, Бонкупаре здесь именуют Длинного. Значит, здесь присоединились к бунту. А репутация вещь мощная: пацан раскололся по самую жопу, едва только понял, кто перед ним.

– Иди, ты свободен - сказал я.

Сделав несколько длинных и спокойных вдохов-выдохов, добавил: "Мы скоро уйдём дальше. Но не думайте, черви, что для вас всё кончилось - когда будут разгромлены и выловлены последние изменники, поднявшиеся против нашей Солнцеликой и Духами Хранимой типулу-таками, я со своими людьми пройду по всем селениям Бунсана и Тинсока, чтобы решить участь каждого".

В деревне провели ещё несколько часов: поели коя с варёной свининой, пустив на обед последних двух хрюшек, оставшихся от прежних наших реквизиций и ограблений. Поскольку селение явно принадлежало к числу мятежных, то я сквозь пальцы смотрел на мелкие безобразия, что творили и мои "макаки", и текокцы с ласунгцами. Так что за собой оставили немало изнасилованных женщин и подростков, а также разорённые в поисках ценного имущества хижины.

Следующее селение оказалось из числа нейтральных. Мужчин на площади собралось довольно много. Но стоило только надавить чуть-чуть, как староста местный, заметно нервничая, путано и многословно объяснил, что часть молодняка, вопреки запрету общинного схода, всё же ушла к мятежникам. Сопровождалось это причитаниями и проклятиями в адрес ослушников со стороны деревенских баб.

Здесь ограничились тем, что потребовали корнеплодов на ужин. Вести себя с местными я приказал как можно вежливее: нечего восстанавливать против себя относительно лояльное население. А с теми, кто примкнул к выступившим против нас, разберёмся потом.

На окраине селения и заночевали. До побережья Тинсокского

залива и сидящего в осаде Длинного оставалось несколько часов хода, но никто не будет ломать ноги по темноте. Тем более что мятежники, по словам жителей этой деревни, особых успехов в осаде и штурме Тин-Пау не добились, так что сильной нужды спешить не было. Разведчиков, правда, выслали во все стороны - как к осаждённому острогу, так и на запад и восток от него.

Вернулись они уже за полночь. Под Тин-Пау видели огромную толпу тинса и бунса, в других местах никого не наблюдалось. Численность противника, держащего в кольце людей Длинного, в темноте точно оценить не удалось, но костров насчитали больше восьмидесяти. Даже если предположить, что возле каждого располагается по десятку человек, то мятежников ненамного больше нас.

Утром, потратив, как обычно, немало времени на сборы и разбирательства на тему - кто в каком порядке выступает, двинулись к Тин-Пау.

На "макак", шедших впереди, осаждающие поначалу не обратили особого внимания, видно приняв за очередной отряд, пришедший им на помощь. Тревогу подняли, только когда мы сомкнутым строем приблизились к первым кострам буквально вплотную и принялись избивать находящихся возле них тинса. Паника быстро охватила вражеский лагерь. Справа и слева от строя "макак" на болотных обитателей обрушились текокцы с ласунгцами.

Неожиданность атаки обеспечила быструю победу: не меньше половины мятежников лежало убитыми и раненными, остальных рассекли на несколько частей и прижали к подножью холма, на котором стояла крепость Тин-Пау. Тут уж, разобравшись, что к чему, выскочили на помощь осаждённые.

Ровно в полдень последние бунтовщики были обезоружены и согнаны в слегка заболоченную низину под стенами острога. Место, по словам Длинного, удобное, чтобы держать большое число пленников: достаточно только поставить несколько часовых поверху да внизу, со стороны моря.

Часть "макак" и сотня воинов Рамикуитаки загоняли последних пленных в "концлагерь". Остальные вместе с текокцами прибирали в свою пользу брошенное противником имущество да стаскивали в одну кучу трупы побеждённых. Наконец, можно было поговорить с вырученными нами из осады соратниками.

Вместе с ними я обнаружил и немало тинса из тех, кого числили в лояльных: неплохо, значит, не придётся репрессировать всех поголовно. Также среди защитников Тин-Пау оказалось большинство из приговорённых к принудработам столичных деятелей. Здесь уж непонятно, радоваться или, наоборот, сожалеть, что дубинки мятежников не избавили меня от потенциальных противников.

Наместник Болотного края радостно приветствовал своего "пану олени". Я же ответил достаточно сухо. И добавил: "Сейчас не время для серьёзного разговора. Когда будут усмирены все изменники, мы поговорим с тобой, Паропе. Люди в селениях Тинсока, через которые мы прошли, успели поведать мне о твоих бесчинствах, из-за которых они и взялись за оружие". Несколько охреневший Длинный не знал, что и сказать.

С одной стороны, сказанное мною, истинная правда: в основном, разумеется, чего натерпелись местные от ставшего большой шишкой бывшего гопника из Бон-Хо, выложили мне во второй, нейтрально-лояльной, деревне. В первой-то просто боялись слова лишнего брякнуть. Но, с другой, действовал Длинный, по большому счёту, согласно моим инструкциям. Некоторая самодеятельность в его обычном хулиганистом духе была бы преступной и подлежащей наказанию только в более цивилизованные времена. А отнюдь не в такие, когда главный принцип межплеменных отношений заключается в римской формуле: "Горе побеждённым". Но теперь, когда недовольство эксплуатируемых тинса-бунса вырвалось наружу в бунте, нужен стрелочник, на которого следует повесить все злоупотребления и перегибы. Ну не мне самому же становиться крайним. И уж тем более не Солнцеликой и Духами Хранимой, именем которой болотных обитателей обирали как липку и сотнями гнали на стройки рабовладения.