Я вернусь через тысячу лет.
Шрифт:
Как-то это не очень – танцуя с Бирутой, я все еще думаю о Тане...
Может, Бирута даже догадывается, о ком я думаю. Не зря же она глядит мне сейчас в глаза обеспокоенно, тревожно, без улыбки.
Я вернусьЧерез тысячуЛетТак хоть в чем-тоОставь мнеСвой след!Кончается плавный “кондо”. Мы
И лишь когда все пары вокруг расходятся, мы тоже опускаем руки и уходим из центра.
И эти несколько секунд после танца говорят нам обоим больше, чем все прежние слова и взгляды.
Мы уходим с середины зала, сцепившись мизинцами. И я уже знаю: между нами существует тайна, которой не было еще пять минут назад. И я хочу, чтобы эта тайна росла, чтобы она стала огромной, чтобы она с ног до головы окутала нас обоих и отделила собой ото всех остальных.
Снова раздается музыка, и снова мы танцуем с Бирутой. Знакомый густой и низкий голос Розиты Гальдос, лучшей певицы нашего “Малахита”, звучит сейчас в зале:
...Это поле,Что сроднило нас.Это небо,Что укрыло нас.Этот ветер,Что с любимых глазУнес слезу...Розита молча танцует где-то среди нас, а голос ее живет отдельно, голос ее звучит сейчас над всем лагерем.
Впрочем, не только в “Малахите” знают ее голос.
Розита – очень молодая певица, но два раза она уже выступала на фестивалях Северного полушария.
Я невольно отрываю глаза от лица Бируты и отыскиваю взглядом черноволосую красавицу Розиту.
И вдруг вижу ее с Женькой. С Женькой Верховым! Они танцуют вместе.
Но они не просто танцуют. Они, кажется... как и мы с Бирутой...
Должно быть, у меня резко меняется лицо, потому что Бирута тихо и обеспокоенно говорит:
– Пойдем в парк! Хоть ненадолго!
– Пойдем! – отвечаю я. – На сколько хочешь!
Мы выходим в темнеющий парк, который дышит весной, шелестит майскими клейкими листьями и что-то обещает своим шелестом – светлое, радостное, настоящее.
– А на Рите не будет весны... – тихо говорит Бирута. – Как это можно... без весны?
– Мы сделаем себе весну сами!
– Как?
– Будем ездить.
– Не понимаю.
– Будем ездить к экватору. Соскучился по зиме – лети к полюсу. По весне – к экватору.
– Ты шутишь... А там это будет не так просто – лети туда, лети сюда...
– Ну, не сразу... Сделаем, чтобы со временем стало просто.
– И все равно это будет не то. Весна – это пробуждение. Оно не может быть постоянным. И вообще, Сандро,
– Рута...
– Да?
– Не зови меня Сандро. Зови Сашей.
– Почему? Все тебя так зовут.
– Это пришло из школы. Невольно. А ты зови меня иначе.
– Твоя прежняя девушка звала тебя Сашей?
– Нет. Она меня звала не так. Но не надо о ней. Это умерло.
– Скажи точнее, – тихо произносит моя спутница, глядя себе под ноги. – Скажи: было убито. Я же видела!
– Что ты видела?
– Ее. Ту девушку.
– Где ты могла ее видеть?
– Зачем ты удивляешься, Саша? Она же была осенью в “Малахите”. А я не слепая.
Теперь я понимаю, что она говорит о Лине. Сразу-то не дошло.
– Это была не та девушка, Рута!
– Но она на тебя так глядела!
– И все же это была не та девушка! Ты не могла видеть ту. Она не приезжала сюда. И не приедет. Она давно забыла меня.
– Но помнит эта... Которая приезжала.
– А может, хватит о них? Я хочу, чтобы в моей жизни была только одна девушка – ты.
– Я тоже... Давно. Только ты не замечал...
– Рута! Мы... улетим вместе?
– Если возьмут.
– И ты... не побоишься?
– Я ничего не боюсь.
– Никаких опасностей?
– Опасности везде, Саша. Мы никогда не знаем точно – где опасно. Шальной метеорит может убить нас на улице, возле дома. Даже в доме. Подгнившее дерево может свалиться на голову в парке, в лесу. Свихнувшийся робот может пристукнуть нас в магазине. Это все, конечно, маловероятно. Но не исключено. У меня своя теория, Саша. Она позволяет ничего не бояться. Потому что опасно – везде. Жить – это вообще опасно. А безопасно – только не жить.
– Впервые слышу такую любопытную теорию.
– Значит, я способна делать для тебя открытия?
– Ты для меня вся – открытие!
...Потом, отпустив от себя Бируту и оторвав свои губы от ее губ, я тихо спрашиваю:
– Мы не вернемся в зал?
– Зачем? Чтобы ты выглядывал там других девушек? Я не хочу этого!
“А она ревнует! – вдруг понимаю я, – Это же здорово, что она ревнует!”
6. Отец
Я просыпаюсь среди ночи, еще не понимая – отчего. Гляжу удивленно по сторонам и слышу негромкий низкий гудок.
Это зуммерит на тумбочке мой радиофон.
Странно! Он так давно не будил меня ночью! Больше года. Только Таня могла раньше вызвать меня ночью.
Вынимаю из черной коробочки наушник, нажимаю кнопку. – Тарасов слушает.
– Алик, это мама!
Слышу родной, низкий, с детства любимый голос. Но голос непривычно дрожит и поэтому кажется незнакомым.
– Что случилось, ма?
– Сынок! Погиб папа! Взорвался цех... Прилетай домой! Мне очень плохо.
– Сейчас вылетаю, ма!