Я вернусь! Неудачные каникулы
Шрифт:
Медленно, с трудом вытаскивая валенки из снега, добралась Юлька до тётиного дома, поднялась на крыльцо. И тут остановилась, прислонясь к колоде.
Странно одинокой почувствовала себя Юлька под печальные всхлипы метели. Словно вдруг очутилась на необитаемой планете. Мама, отец, школа — всё было безмерно далеко, и село исчезло во мгле и снежной заверти, и тётин дом казался необитаем. Только два оранжевых окна докторского кабинета светили в ночи.
Юлька быстро, не думая о том, куда и зачем она идёт, сбежала по ступенькам крыльца. Снежный
Он что-то писал. Истории болезней? Или письмо? Он писал, а Юлька на него смотрела, и ей хотелось долго стоять так и смотреть на сосредоточенное, грустное лицо доктора, на прикрывшие лоб волосы и белоснежный халат. Но доктор заметил Юльку.
— Это вы? Входите, — сказал он, отложив в сторону ручку.
Юлька подошла и остановилась напротив стола. Андрей Ильич смотрел на неё вопросительно и устало.
— Я зашла просто так, — сказала Юлька.
— Садитесь, — пригласил доктор. — Ко мне почти никто не заходит «просто так».
Юльке нравилось, что доктор обращается к ней на «вы». Она села, положив на колени завёрнутые в газетку туфли.
— Ходила на танцы. Вы не ходите?
— Некогда, — сказал доктор.
— А на лыжах?
— Редко.
Помолчали. Тишина стояла в больнице, даже завывание вьюги сквозь двойные рамы слышалось совсем глухо. Люстра ярко горела под потолком. А где-то рядом, в палатах, лежали больные, и, быть может, кто-то доживал последние дни.
— Вам бывает страшно? — спросила Юлька.
— Отчего?
— Ну… делать операцию. Или вообще… Когда умирают.
— Бывает, — просто сказал доктор. — Первую операцию никогда не забуду. Шофёра привезли после аварии…
Он не успел рассказать о своей первой операции — телефонный звонок так резко ворвался в тишину кабинета, что Юлька вздрогнула.
Звонил, Юлька поняла, фельдшер из Топольков. Там заболели двое ребят, надо их доставить в больницу. Андрей Ильич положил трубку и тут же снова поднял, вызывая директора совхоза.
— Степан Васильевич, двое ребят заболели в Топольках. Наш автобус не пройдёт в метель. Только «газик»… Нет, мне нужна не одна, а две машины.
Юльке нравилось, как спокойно и строго говорит Андрей Ильич. Директор совхоза сейчас же пришлёт машины. Что, привезут ребят сюда или Андрей Ильич сам поедет за ними? Сюда, должно быть. Одному ведь две машины ни к чему.
Доктор молчал, склонив голову к телефонной трубке, и в глазах его Юлька уловила незнакомую растерянность. И заговорил он теперь иначе — взволнованно и торопливо, словно боялся, что директор совхоза положит трубку, не дослушав его до конца.
— Подозрение на инфекцию, возможно — разные заболевания… Я должен везти их
Юлька не представляла, что Андрей Ильич может быть таким беспомощным. Ей сделалось и жаль его, и досадно, и ужасно захотелось помочь доктору. Если бы она могла помочь! Но как? Это Андрей Ильич всем помогает, а ему — никто. Ведь не для себя же он просит машины!
— Мне нужны обе машины… Я прошу вас помочь, Степан Васильевич! Жизнь детей в опасности.
Юлька внимательно глядела на трубку. Степан Васильевич… Степан Ивин, который в войну парнишкой партизанил с отцом, которого тётя волокла через лес в салазках… Юлька видела его. Низенький, широкий в плечах, лицо красное, полное…
— Дайте мне, — вдруг решительно проговорила Юлька, хватаясь за трубку.
Доктор ещё продолжал убеждать Ивина, но Юлька почти насильно отняла у него трубку.
— Степан Ивин! — громко сказала Юлька в микрофон. Она хотела свеличать директора совхоза, но от волнения назвала его так, как называла тётя: Степан Ивин. — Вы забыли, как тётя… как Анна Николаевна спасла вам жизнь?
В трубке было тихо, но Юлька чувствовала, что на том конце провода её услышали, тишина была живая, директор совхоза там, в своём доме, чуть слышно дышал в трубку и, может быть, думал.
— Немцы бы её тут же расстреляли, если бы узнали, что она вас спасла, — продолжала Юлька, выдержав порядочную паузу и немного успокоившись. — Дарья Никитична Тимошкина… Вы ведь всё знаете! А теперь, когда нужно спасти детей, нужны две машины, вы… Ведь Андрей Ильич не для себя…
Юлька всхлипнула, хотела ещё продолжать речь, но вдруг заплакала по-настоящему. Трубку она, однако, по-прежнему прижимала к уху, просто потому, что не догадывалась положить, и директор совхоза слышал её всхлипывания.
Андрей Ильич, с недоумением следивший за Юлькой из-за своего стола, протянул руку, чтобы взять трубку, но тут как раз послышалось:
— Кто вы?
И Юлька крепче сжала трубку и отступила на шаг от стола, чтобы доктор не мог её достать.
— Я — Юлька! — крикнула она. — Из Дубовска. Анна Николаевна — моя тётя. Я всё знаю, всё…
Юлька поискала в кармане пальто платок, не нашла, швыркнула носом, вытерла ладошками глаза.
— Вы должны дать машины, — стараясь не плакать, сказала она. — Должны, вот и всё! Две машины. Потому что инфекция…
— Ладно, — громко, начальническим, немного сердитым басом перебил директор совхоза. — Скажи доктору, что машины будут. Через десять минут.
И — щелчок.
— Спасибо, — сказала Юлька, не успев сообразить, что никто её уже не услышит.
Она отняла трубку от уха, пристально на неё поглядела, словно удивляясь, что та добросовестно передала всё куда надо, — Юлька впервые в жизни серьёзно говорила по телефону. Нет, с Мариной она раньше болтала из автомата, но только теперь поняла, что вовсе не для той девчоночьей болтовни служит хитрая техника.