Я вещаю из гробницы

Брэдли Алан

Раздался звон! Потом еще, отдаваясь жутким эхом по всему вестибюлю. Вот теперь мое сердце и правда заколотилось. Неужели я включила какую-то скрытую сигнализацию? Семья судей — вполне вероятно, лакомый кусочек для грабителей.

Но нет, это просто дурацкие часы звонят в углу, составляя компанию самим себе в странном пустом доме.

Я заглянула в пару комнат и обнаружила, что они почти одинаковые: высокие потолки, голые полы, один-два предмета обстановки и большие незанавешенные окна, которые я заметила снаружи.

По

ощущению от комнат первого этажа было очевидно, что дома никого нет, и через несколько минут я прогуливалась по помещениям так же свободно, как у себя дома.

Бильярдные комнаты, бальный зал, комната для рисования, библиотека — все остывшие, как пепел. Темный маленький кабинет забит до потолка юридическими бумагами и папками, внизу — более толстыми из пергамента, выше — более тонкими из пожелтевшей бумаги.

Срез человеческой жизни, — подумала я, — сваленный в кучи, ожидающие суда. Или уже преданные суду. В скольких из этих миллионов документов, — размышляла я, — на пыльных страницах упоминается имя де Люсов?

Я чихнула, и скрипнула половица.

Здесь есть кто-нибудь?

Нет, нет, по крайней мере, не в этой комнате. Это просто куча бумаг осела в углу.

Я вернулась в вестибюль. И с дрожью подумала, что этот дом тих, как могила.

— Привет! — крикнула я, и мой голос отдался эхом, как будто я в пещере.

Почему-то я знала, что никто не ответит, и так и было.

И тем не менее здесь кто-то есть, я в этом уверена. Белое лицо, отстранившееся от окна на втором этаже, вряд ли было плодом моего воображения.

Вероятно, служанка, слишком испуганная от того, что ее застали в одиночестве, чтобы показаться. А может быть, это призрак той прежней горничной, которую сожрал крокодил Антеи Ридли-Смит? Или прозрачный дух Лайонела Ридли-Смита, состоявшего из стекла?

Кто бы или что бы там ни было, оно ждало меня наверху.

Хотелось ли мне удрать?

Что ж, да, хотелось.

Но потом я подумала о том, как Мармадьюк Парр запугал викария, и о том, как разочарован будет весь Бишоп-Лейси — а больше всего я сама, если кости нашего собственного святого не будут представлены на обозрение на празднество по случаю его пятисотлетия.

Когда они наконец увидят свет, я, возможно, даже стану кем-то вроде местной героини, в мою честь будут устраиваться банкеты с послеобеденными речами отца, викария, епископа и да, может быть, даже самого члена городского магистрата Ридли-Смита собственной персоной, благодарящего меня за упорство и настойчивость и так далее.

Кажется, Даффи именует столь бурные восхваления панегириками, и я осознала, что уже очень давно меня не баловали панегириками.

Если вообще когда-то это было.

Я двинулась вверх по ступенькам, шаг за шагом, прислушиваясь к малейшим признакам жизни.

Дом это или ящик в шкафу — получаешь глубокое примитивное

удовольствие от копания в чужой собственности. Хотя часть меня испытывала глупый страх, то все же большая часть наслаждалась. Мне хотелось свистеть, но я не отваживалась.

На верху лестницы длинный проход, напоминавший коридор в океанском лайнере, вел направо куда-то в отдаленные помещения. Пол был покрыт испещренным пятнами линолеумом. Спальни, предположила я, каждая с унылой кроватью с пологом на четырех столбиках, столиком, на котором стоят кувшин и таз, и эмалированным ночным горшком.

Быстрый взгляд в несколько таких помещений по обе стороны коридора подтвердил мою правоту.

Цельная деревянная дверь с маленьким глазком в начале лестницы, казалось, обещала еще один длинный коридор в противоположном направлении. Вероятно, комнаты слуг. Я сложила ладони домиком и всмотрелась в стекло, но увидела только мрак.

Я повернула ручку, и, к моему удивлению, дверь открылась.

За ней висели тяжелые зеленые портьеры, которые, судя по запаху, последний раз чистили в те времена, когда Генрих VII был холостяком.

Я неохотно отодвинула их, отряхнула ладони и оказалась перед еще одной дверью. В этой тоже был круглый глазок, но, в отличие от первого, из матового стекла.

Я повернула ручку, но вторая дверь оказалась заперта.

Такое ощущение, что запертые двери повсюду, подумала я. Сначала деревянная дверь в туннеле на церковном кладбище, теперь здесь.

Это совпадение?

В обычной ситуации я бы тайком спустилась вниз по лестнице на кухню, прикарманила бы дешевую вилку и щетку для чистки бутылок и быстренько разобралась бы с этой дверью.

Но тут опять был установлен йельский замок.

В это крыло дома можно было попасть, только взобравшись по наружной стене. Разве что имеется еще один вход с черной лестницы.

На секунду предавшись расстройству, я протянула руку и прижалась пальцами к холодному стеклу.

Что-то мелькнуло — просто движение света, и материализовалась черная ладонь, прижатая к двери с другой стороны так же, как и моя, палец в палец — только между этими пальцами были перепонки!

Если не считать стекло толщиной в четверть дюйма, эта штука, что бы это ни было, и я почти касались друг друга.

Я выдохнула.

Но не успела я пошевелиться, как щелкнул засов. Со сводящей с ума медлительностью ручка повернулась, и дюйм за дюймом дверь начала открываться.

Он был невысок, одет в широкую куртку с поясом, желтый клетчатый жилет и высокий целлулоидный воротник — должно быть, чьи-то обноски, найденные в сундуке.

Уголки его глаз и, как я уже заметила, пальцы имели перепонки. У него было круглое лицо с крошечным подбородком, слишком маленьким для его рта. Уши, круглые и тоже маленькие, низко сидели на голове, и кожа выглядела так, будто ее натерли свечным воском.