Я вещаю из гробницы

Брэдли Алан

— Благодарю, Доггер, — выдавила я, и мои глаза наполнились слезами. — Это много для меня значит.

Я могла бы продолжить, но у меня закончились слова.

— Полковник де Люс, — продолжил он, — просит вас быть в гостиной через сорок пять минут.

— Только меня? — уточнила я, опасаясь очередного запрета на мои занятия.

— Вас троих — мисс Дафну, мисс Офелию и вас.

— Спасибо, Доггер, — коротко поблагодарила я, понимая, что нет смысла выспрашивать подробности.

Полагаю, я и так уже все знаю. Но перед ужасным сообщением

мне нужно исполнить свой долг.

В безмолвнии я обойду дом, может быть, в последний раз. Попрощаюсь с комнатами, которые любила, и пройду мимо тех, которые нет. Я начну с будуара Харриет, пусть даже он считается под запретом. Прикоснусь к ее гребням и расческам и вдохну ее аромат. Посижу там в молчании. Оттуда я перейду в оранжерею и каретный сарай, где провела так много счастливых часов, болтая с Доггером обо всем на свете.

Я прогуляюсь напоследок по галерее с портретами, попрощаюсь с торжественными рядами хмурых предков. Скажу им, что не судьба портрету Флавии де Люс висеть среди них.

А потом в кухню: милую кухню, где витают воспоминания о миссис Мюллет и позаимствованных мной продуктах. Я посижу за столом, где со мной разговаривал отец.

Из кухни я поднимусь по восточной лестнице в свою спальню, где заведу старый проигрыватель и включу «Реквием» Вольфганга Амадея Моцарта. Прослушаю его до конца.

И наконец, в лабораторию.

В этом месте я вынуждена закончить мое описание.

Невыносимо продолжать.

В назначенный час мы втроем медленно вошли в гостиную. Фели и Даффи спустились из своих спален в западном крыле, а я приплелась из восточного.

Я переоделась в чистое платье, нацепила старый уютный кардиган и припудрила обожженное лицо пудрой, которую стянула из комнаты Фели пару недель назад в целях экспериментов с отравленной косметикой. Новые брови и парочку ресниц я нарисовала растертым в крошку углем.

Мы не разговаривали, а в ожидании прихода отца просто молча уселись в разные концы гостиной как можно дальше друг от друга.

Фели поигрывала нотами, разглаживая страницы ладонью, как будто они в этом нуждались. Даффи выудила книжку из-за подушек дивана и начала читать с того места, на котором она открылась.

Наконец отец вошел в гостиную. Несколько минут он постоял спиной к нам, опираясь ладонями о каминную полку и склонив голову.

Его руки дрожали, когда он начал вертеть в них карманные часы.

В этот самый момент я полюбила его всей душой, новым и необъяснимым образом.

Мне хотелось броситься к нему, обхватить его руками и рассказать ему о «Сердце Люцифера», о том, что есть шанс, пусть и слабый, что камень святого наконец принесет счастье в наш дом.

Но я этого не сделала, и причины тому неисчислимы, как песчинки Сахары.

— Должен вам сказать, — начал он, наконец повернувшись, и его голос звучал словно призрачный мартовский ветер, — что у меня есть новости и что вы должны приготовиться к

огромному потрясению.

Мы трое сосредоточились, уставившись на него с застывшим видом, словно каменные статуи.

— Я провел несколько мучительных дней, раздумывая, говорить вам или пока оставить эту новость при себе. Только этим утром я принял решение.

Я сглотнула.

Прощай, Букшоу, — подумала я. — Дом продан. Нас скоро выставят отсюда, заставят покинуть наши дорогие старые камни и дерево, сны и воспоминания, оставить все варварам.

Мы никогда не знали другого дома, кроме Букшоу. Жить в другом месте — это немыслимо.

Что станет с миссис Мюллет? Что станет с Доггером?

А с Фели и Даффи?

Что будет со мной?

Отец повернулся и медленно подошел к окну. Он поднял занавеску и окинул взглядом свою усадьбу, как будто силы преобладающей невидимой армии уже собирались в огороде, продвигаясь по лужайке.

Обернувшись, он посмотрел прямо нам в глаза, сначала Фели… потом Даффи… и наконец в мои, и его голос дрогнул, когда он произнес:

— Обнаружили вашу мать.

Благодарности

Каждая книга — это паломничество в обществе родственных по духу спутников, большинство которых остаются невидимы читателю.

На этом пути эти родственные души дарят доброту, общение, вдохновение, пропитание, дружбу, любовь, поддержку и заботу.

Как всегда, моими спутниками были мои редакторы Билл Мэсси из «Орион Букс» в Лондоне, Кейт Мисиак из «Рэндом Хаус» в Нью-Йорке и Кристин Кочрейн из «Даблдей Канада», Лорен Новек и Рэнделл Клейн из «Рэндом Хаус» в Нью-Йорке; мой литературный агент Дениз Буковски и Джон Гринуэлл из агентства Буковски в Торонто оказали огромную помощь.

Со мной была и семья, они махали флагами и выкрикивали слова поддержки на каждой промежуточной станции, и я хочу особенно поблагодарить Гарта и Хельгу Тейлор, Джин Брайсон, Билла и Барбару Брайсон и с теплотой упомянуть моего покойного кузена Джона Брайсона, разделившего со мной энтузиазм и радость жизни.

Мне очень недостает покойной мисс Дорис Велла. Ее выдающаяся способность полностью погружаться в мир Флавии останется непревзойденной. Ее любовь и дружба никогда не будут забыты.

Доктор Джон Харланд и Джанет Харланд снова добровольно выступили в качестве резонаторов и предложили множество прекрасных идей, а также работали в качестве бесплатных медицинских консультантов. Любые промахи в этой специализированной области — разумеется, мои собственные.

Особая благодарность Кси Кси Табоун, отрывавшей время от своих дел, чтобы помогать мне разными путями.

И наконец, моей жене Ширли, путешествовавшей со мной и подбадривавшей меня с самых первых шагов этого путешествия. Слов никогда не будет достаточно: только любовь может отдать этот огромный долг.