Я вижу солнце
Шрифт:
– Заткнись, олух! Задача заключается в том, чтобы определить, кто выдаивает чужих коз!
Грянули аплодисменты.
– Нечего тут определять и устанавливать! Мне все известно! – заявил Эдемика.
– Ну так говори, черт!
– Я бы сказал, да неудобно… – и Эдемика искоса взглянул на тетю.
– Говори, Эдемика! – проговорила побледневшая тетя.
– Кето, ты знаешь, ради тебя я готов идти в огонь и в воду… – сказал, запинаясь, Эдемика, – но если я промолчу, будет хуже для твоего мальчика…
В классе наступила напряженная тишина. Все повернулись ко мне и вдруг зашумели:
– Врешь,
– Кто тебе поверит!
– Сам лопает молоко, а сваливает на других!
– Садись, Эдемика, и молчи!
– Докажи, что это так!
– Погодите, люди! Дайте ему досказать!.. Говори, Эдемика, что тебе известно? – сказала спокойно тетя.
– Мне, дорогая Кето, известно одно: пришел как-то ко мне утром Сосойя, с ним была и Хатия… – Эдемика взглянул на Хатию. Она сидела не двигаясь и улыбалась. – Попросили они у меня козье молоко, сказали – для больного… Я отказал им. А вечером моя коза вернулась с пустым выменем… Дети в тот день побывали и у Маки, и у Машико, и их козы также пришли домой выдоенными… Так продолжается вот уже неделя… Правду я говорю, женщины? Отвечайте!
Но женщины молчали. Молчали все – то ли от неожиданности, то ли из-за уважения к тете.
– Да врет он! – встал вдруг Бежана. – Сочиняет все! При чем тут Сосойя и Хатия? Коз выдаиваю я!
– Записать? – спросил растерявшийся Зосим. Председатель кивнул.
– А что мне остается делать? В совхозе я не состою, трудодней не вырабатываю… А насчет того, что, мол, кто не работает, тот не ест, – неправда это! Козы ведь тоже не работают в колхозе, однако жрут дай бог! – Надо мне кушать или нет? Вот я и стал выдаивать коз! Вот так! – Бежана засунул в рот два больших пальца. – Сказал ведь сегодня наш председатель, что у войны ненасытное брюхо! А у меня тоже есть брюхо, и тоже ненасытное. И я стараюсь наполнить его… Правда, козье молоко без соли – не очень вкусное, но что поделаешь… А ты, Эдемика, повесил бы своей козе вместо дурацкого колокольчика кусок мчади и щепотку соли, было бы лучше… И не приставайте, ради бога, ко мне – как, да почему, да по какому праву я выдаиваю ваших коз! Ничего вы со мной не сделаете, – я сумасшедший! Я даже в выборах не участвую! Понятно? Если вы не отстанете от меня, я начну бушевать, вам же будет хуже! А ты, Эдемика, встань и держи ответ за клеветничество, за оскорбление неповинных детей! Вот так!
Огорошенный Эдемика не нашелся что ответить. Молчали и соседи.
– Ты закончил, Бежана? – нарушила тишину тетя.
– Да, дорогая Кето! – улыбнулся ей Бежана.
– Ну так садись…
Бежана, подмигнув мне, сел. Тетя встала и глухо заговорила:
– Простите меня, соседи! Это я во всем виновата. Сосо и Хатия каждый день приносили молоко и говорили, что это от соседей. Я верила им… А молоко действительно нужно было для раненого… Бежана нашел его в плантации и приволок к нам – голодного, полумертвого… Благодаря вашему молоку и заботам Аквиринэ нам удалось выходить человека… Простите меня, соседи… Я постараюсь отплатить добром…
Тут вскочил Эдемика и, задыхаясь от волнения, набросился на меня:
– Что же это ты опозорил меня, Сосойя, перед честным народом? Сделал меня посмешищем? Сказал бы, сукин ты сын, в чем дело, да я бы подарил тебе эту проклятую
– Сосойя Мамаладзе! Встань и доложи собранию, как было дело! Мы-то уверены, что на дурной поступок ты не способен! – сказал мне с улыбкой Кишварди.
Я встал, подошел к столу.
– Дядя Кишварди, дядя Эдемика… Я и Хатия… Дядя Эдемика… Клянусь памятью матери… Мы не выпили ни одной капли того молока…
У меня потемнело в глазах, люди стали двигаться, к горлу подступил горький комок… Потом комната исчезла… Кто-то подошел ко мне, обнял. Я прислонился головой к его плечу и тихо заплакал…
Вдруг дверь с шумом распахнулась и в комнату ворвался наш сельский почтальон Коция с огромной сумкой за плечом. Он еле стоял на ногах. Натыкаясь на стены, он с трудом добрался до стола, оперся на него руками, расставил ноги и окинул собрание мутным взглядом.
– Что, боитесь смотреть мне в глаза? – произнес он заплетающимся языком.
– Здравствуй, Коция! – приветствовал его дядя Герасим.
– Здравствуй! Где председатель? – спросил Коция стоявшего рядом Кишварди.
– Вот же я, не узнаешь меня? – Кишварди хлопнул почтальона по плечу.
– Ты – Кишварди? Ну да, узнал! Это ты меня назначил почтальоном?
– Я!
– Коли так, открывай собрание!
– Да оно уже открыто, Коция!
– Тогда дай мне слово!
– Ишь ты, чего захотел! Да облейте его водой! Где это он так нализался? – рассердилась Ксения.
– Требую слова! – настаивал почтальон.
– Какое еще слово, Коция, кончилось собрание!
– Дайте слово! Прошу вас! – обратился Коция к народу.
– Налей ему, Кишварди!
– Дали же говорить мне? Теперь пусть скажет он! Сейчас он сумасшедший вроде меня! – крикнул Бежана.
– Говори, Коция! – разрешил председатель. Почтальон поклонился ему в знак благодарности и повернулся лицом к собравшимся.
– Кто начал войну? – выпалил вдруг он. Люди остолбенели.
– Я вас спрашиваю, кто начал войну?
– Войну начал Гитлер, Коция! Или ты обвиняешь нас? – сказал кто-то.
– Неправда! Войну начал не Гитлер!
– Геббельс!
– Нет!
– Геринг!
– Нет!
– А кто же? Бежана, что ли?
– Война у нас началась с меня, с моего сообщения, безбожники вы этакие… – прошептал Коция.
– Люди, мы погибли! Что скажет правительство, когда узнает, что у нас почтальоном работает Гитлер, а председатель начисляет ему трудодни! – крикнул Бежана.
В комнате раздался хохот. Коция подождал, пока успокоится народ, и продолжал:
– Да, соседи, войну начал я!..
– Хватит тебе валять дурака! – подал голос Эдемика. – За такое преступление – расстрел!
– Не верите? Хорошо!.. Кесария Соселия, встань, если ты здесь!
– Здесь я, Коция! – встала побледневшая вдруг Кесария. – Что… что ты хочешь сказать мне?..
– От кого ты впервые узнала о начале войны? Скажи честно, Кесария!
– Да ты при чем? Не ты, сказал бы другой…
– Садись, Кесария!.. Лукайя Поцхишвили! Кто сообщил тебе о гибели твоего мальчика? Не я ли, отсохни мой язык?! Отвечай! Евгений! Кто принес тебе похоронную на твоего сына? Кто? Я! Я! Я! – голос у почтальона сорвался.