Я вижу солнце
Шрифт:
– Она ведь не пешком, на осле! – сказал я.
– Ну а если достанете кукурузу, как же тогда? Осел-то ваш не выдюжит!
– А я пойду пешком, потихоньку, дядя Бабило, пешком мне даже приятнее, – сказала Хатия.
– Дай поесть детям, человек! Что ты пристал к ним! – упрекнула мужа Какано.
– Ешьте, ешьте, дорогие! Успеем поговорить потом! – Бабило пододвинул к нам тарелки и налил вина.
После ужина Бабило продолжал:
– Сапоги, пожалуй, я возьму… Но уступи немного, Сосо!
– Сколько
– Ты только не подумай, что я рвач какой-нибудь!.. Цену этим сапогам я знаю лучше тебя… Но… сам понимаешь, трудно сейчас с кукурузой… Если б не так, стал бы ты продавать такой золотой товар? Прав я, Хатия?
– Правы, дядя Бабило! – согласилась Хатия.
– Так вот, возьми за сапоги полпуда кукурузы…
– Мало полпуда, дядя Бабило… Полпуда я должен отдать Манасэ… За осла… – сказал я, сгорая от стыда.
– Эх, жизнь… – вздохнул Бабило, – добавлю еще четверть…
– Если возьмете полушубок…
– А за сколько отдашь? – спросил Бабило и посмотрел на полушубок такими глазами, что я понял: он пришелся ему по душе.
– За два пуда…
– О! – воскликнул Бабило.
– Это полушубок его отца! – сказала Хатия.
– Как же он расстался с ним? – удивился Бабило. – Да так уж получилось…
– Что, он не носил его?
– Надел только раз…
– Ладно, дам тебе пуд… Сами перебьемся как-нибудь до осени… – Бабило взял в руки полушубок.
Я колебался.
– Дядя Бабило, тетя не разрешала Сосойе брать вещи… Ведь они отцовские… Пуд кукурузы мало… – сказала Хатия.
Бабило насторожился.
– Отец что, на фронте?
– Нет.
– Он… жив?
– Не знаю.
– А мать?
– Не знаю.
– Погоди, погоди… Объясни мне толком, в чем дело?
– Его родителей арестовали в тридцать седьмом году, – сказала Хатия. – Сосойю воспитывает его тетя, учительница Кето.
Бабило покачал головой, снял полушубок, положил его на тахту.
– В тридцать седьмом, говоришь?
– Да, в тридцать седьмом…
– Ночью взяли?
– Ночью…
– Вместе?
– Нет, сперва папу, потом маму…
– И ничего про них не слышно?
– Ничего…
– Бедный мой мальчик… – вздохнула Какано. – Ты хоть помнишь их?
– Так, смутно… Маму помню лучше… – Я сложил полушубок. – Мы уйдем рано утром, дядя Бабило, – постарался я переменить тему.
– Хорошо, сынок, хорошо… Какано, приготовь для детей три пуда кукурузы!
Какано молча вышла из комнаты, прихватив два моих мешка.
– Да, сынок… Трудное было время… – начал Бабило, – много тогда пропало хороших людей… Из нашего села тоже забрали двоих – Гаврила-мельника и Якинте Кунчулия, счетоводом он работал в конторе… Так и исчезли оба…
Из соседней комнаты доносился приятный звук засыпаемой в мешок кукурузы.
– Дядя Бабило, а ружье вы не купите? – спросил
– Что?
– Ружье, говорю, не купите?
– Ружье? Ружье… А зачем мне ружье? Тут даже птица перевелась… Хотя нет, зимой, бывает, голодный зверь иногда спускается с гор… Пригодится ружье… А сколько ты хочешь за него? – Бабило взял «централку», раскрыл ее, посмотрел через стволы на свет. – Хороший товар!
Я сжал руку Хатии. Ружье принадлежало ей, и цену должна была назначить она.
– Сколько? – спросил Бабило.
– Нисколько! – сказала Хатия. Я разинул рот.
– Что, не продаете?
– Нет, дядя Бабило, не продаем, я дарю вам ружье, если оно вам нравится, – ответила Хатия.
– Очень даже нравится, детка, но бесплатно я его не возьму… Влетит тебе дома! – сказал Бабило и ласково погладил Хатию по голове.
– Ну а продавать ружье вам я не стану… И ничего мне не влетит! Ружье – мое, и я хочу подарить его вам! Сосойя, скажи, ведь ружье мое? – Хатия заморгала глазами.
Я понял, что, откажись сейчас Бабило от ружья, Хатия разревется. Я выразительно взглянул на Бабило и сказал:
– Ружье принадлежит Хатии, дядя Бабило, и раз она дарит его вам, вы должны принять этот подарок!
Хатия радостно закивала головой.
– Что ж, спасибо тебе, дочка! Большое спасибо! Дай бог тебе здоровья и счастья! – Бабило поцеловал Хатию в щеку. – Какано! – позвал он жену. – Приготовь детям постель!.. И взгляни-ка, какое мне ружье подарила Хатия! Хоть в разбойники иди!
Вошла Какано. Бабило протянул ей ружье.
– Убери, ради бога! – испугалась Какано. Она стала стелить постели, а я еще раз посмотрел на двойной портрет в рамке.
– Дядя Бабило, как зовут вашего сына? Это, наверно, ваш сын?
Бабило поднял голову, взглянул с затаенной грустью на портрет и, улыбнувшись, спросил:
– Который тебя интересует, сынок?
– Дядя Бабило… Да вы что… Как это «который»?.. Бабило вынул из кармана трубку, долго набивал ее табаком, закурил, еще раз сквозь голубоватый дымок взглянул на портрет, почесал у себя в затылке и сказал мне:
– Двадцать лет я сам их спрашивал об этом… Двадцать лет Какано, чтобы не ошибиться, за одну провинность колотила их обоих…
– Почему у меня не отсохли руки!..– вздохнула Какано.
– Измучили они, прохвосты, учителей! На выпускном экзамене один получил по литературе пятерку, другой – тройку… Как там в школе ни уточняли, а при заполнении аттестата все же напутали… Мы отличали их только по родимым пятнам. У Насии пятно было на правом бедре, у Бату – на левом. Ну а в школе… не стали бы там снимать с них штаны… Насия был старше на двадцать семь минут… Вместе они пошли в армию… Этот снимок прислали оттуда… В первый месяц… А потом они пропали… И ничего нам о них не известно…