Я возьму твою дочь
Шрифт:
Аманда замолчала, но лишь для того, чтобы собраться с силами.
– Давай уйдем, – прошептала София, – так будет продолжаться бесконечно, а я не могу этого переносить. Спокойной ночи, мама, – сказала она громко, – хорошего тебе сна. До завтрашнего утра.
Йонатан и София тихо покинули кухню. Аманда этого не заметила.
– Мне кажется, я покончу жизнь самоубийством, – говорила она. – Да, я так и сделаю. Это хорошо. Меня все равно никто не любит. Никто. Я для вас пустое место. Я вам только мешаю. Черт возьми! Долой Аманду! Так всем будет
Ее голова отяжелела. Аманда уронила ее на стол и плакала до тех пор, пока не уснула.
Это не было похоже на дежа вю, скорее на постоянно возвращающийся сон.
«Где я?» – подумал Йонатан.
Темнота была такой же непроницаемой, как стена.
– София? Ты здесь?
– Да, – выдохнула она, – да, я здесь.
Он включил ночник и в неверном желтоватом свете увидел ее. Она стояла недалеко от кровати, и на ней был новый брючный костюм.
Он проснулся, или, по крайней мере, подумал, что проснулся.
Она не сказала ни слова, лишь улыбнулась, и стала медленно расстегивать жакет. Под ним было только голое тело.
Она сняла жакет.
«Нет, – подумал он, – нет, пожалуйста, не надо».
Потом она расстегнула застежку-молнию, и медленно, как танцовщица, выбралась из брюк. Она была полностью обнажена и шла к нему. Он заморгал, его пульс участился. Было похоже на то, что она выходит из портрета.
– Сейчас я – твоя жена, – сказала она.
Йонатан распахнул объятия, и она легла к нему. Он притянул ее к себе, нежно погладил безукоризненное, прекрасное тело и встретился взглядом с изображением на портрете.
Нет.
Его желание было неописуемо сильным, и она чувствовала это. Она прикасалась к нему, и он мечтал ощутить ее, приласкать ее, обладать ею. Но вместо этого отвернулся к стене.
– Что случилось? Что с тобой? – спросила она и провела языком по его затылку.
– Не получится, София. Пожалуйста, оставь меня. Я люблю тебя больше жизни, но я не могу.
Она молчала. Разочарованная и обиженная.
– Я всегда буду с тобой, я все буду делать для тебя, не сомневайся. Но никогда ни о чем меня не спрашивай.
София ощутила острую боль в сердце, и то, что несколько дней назад было теплым и живым, теперь стало холодным и мертвым.
16
Аманда проснулась. Что-то произошло. Какой-то шум. Совершенно однозначно.
Она лежала как каменная. Голова болела так, что даже думать было больно. Язык был толстым, сухим и приклеился к глотке. Мочевой пузырь раздулся и посылал позывы сходить в туалет. О том, чтобы спать дальше, нельзя было и думать.
Она со стоном выкатилась из кровати, включила свет, надела тапочки и потащилась к двери. Аманда дрожала, не зная, вызвано это алкоголем или тем, что она внутренне настроилась на то, что через пару секунд столкнется лицом к лицу с грабителем.
Она включила свет в коридоре и увидела, что София
– Ты что тут делаешь? – прошипела она.
София вздрогнула и приложила палец к губам, умоляя мать вести себя тихо.
– Ты откуда явилась? – продолжала допрос Аманда. – От Йонатана?
София кивнула.
– Что это значит?
– Пожалуйста, поговорим об этом завтра, ладно? – прошептала София. – Buona notte, мама.
Аманда сделала два шага и загородила ей дорогу. София наткнулась на массивное тело матери, издававшее горько-кислый запах перегара, пота и давно не стиранной ночной сорочки, и невольно вздрогнула.
– Пропусти меня! – вскрикнула она, протиснулась мимо матери и поспешила по лестнице вниз, в свою комнату.
Ага, так, значит! Аманда, собственно, давно уже должна была обо всем догадаться. Это было ясно еще в первый вечер. Конечно, этот тип остался здесь лишь для того, чтобы затащить ее дочь в постель.
Ничего не выйдет. С Амандой этот номер не пройдет. Тут он просчитался.
Следующее утро было сияющим, прекрасным и безоблачным. Ла Пассереллу завалил снег глубиной в полметра – девственно чистый, ослепительно белый и искрящийся под утренним солнцем. Кипарисы согнулись под его тяжестью, а укутанная этим белым одеялом садовая мебель была словно частью картины, которая символизировала полное уединение.
Время, казалось, остановилось, храня покой столь необычного для Тосканы утра. Ничто не нарушало этого спокойствия – ни звуки автомобилей, ни снегоочиститель. Ни единого следа от шин или чьих-то ног не портило эту редкую картину.
Риккардо проснулся, как всегда, в шесть утра, увидел, что снега за ночь стало больше и он не тает, и повернулся на другой бок, чтобы еще поспать, потому что при такой погоде на улице ему делать было нечего. Что-то подобное было последний раз лет восемь назад, когда в феврале выпало много снега.
Необычная тишина в доме разбудила Аманду непривычно рано, в восемь утра. Ее первой мыслью была благодарность за то, что она еще жива. Потом она стала раздумывать, что же в это утро было иначе, чем обычно. Обязательных головных болей не было, и это ее удивило. Она уже так привыкла по утрам ощущать тупое покалывание в висках, которое приводило к тошноте и головокружению, что была просто поражена. Ей даже удалось сесть на кровати, и комната не закружилась перед ее глазами, а осталась там, где и была.
Она прилегла еще на минутку, чтобы насладиться этим приятным моментом, и постепенно к ней вернулись воспоминания о минувшей ночи.
Аманда сидела уже за вторым капучино, когда София зашла в кухню.
– Доброе утро, дитя мое, – сказала она подчеркнуто радостно.
– Что случилось, мама, почему ты не спишь?
– Потому что мне есть о чем подумать. Йонатан, например, этот немец… Я считала, что он просто наш постоялец и ничего больше, но, похоже, ошибалась.