Я все еще влюблен
Шрифт:
— А вы думали, скачками на ипподроме?
Энгельс резко, по-военному повернулся. В толпе, совсем близко, перед ним опять мелькнуло лицо шпика. Оставив обалдевшего и перепуганного горбуна на месте, Энгельс вышел из зала.
Вечером, окончив дела в конторе и зайдя в свою квартиру, что в центре города, чтобы переодеться. Энгельс направился в клуб «Меркурий». Это один из самых известных и богатых клубов деловых людей Манчестера. Его завсегдатаями были многие из завсегдатаев биржи. Следовало ожидать, что дневные встречи и разговоры вечером продолжатся.
Войдя в клуб, Энгельс сразу понял, что сегодня здесь много пьяных: слишком громко говорили, слишком неуверенно двигались.
Как и утром на бирже, его сразу заметили.
— Господин Энгельс, — крикнул кто-то за ближним столиком, — окажите нам честь. Вот для вас место.
Сквозь табачный дым лица проступали не слишком отчетливо, но Энгельсу было безразлично, с кого начать осмотр этого паноптикума, и он занял предложенное место.
— Какие новости? — спросили его, как и утром на бирже.
— Сейчас, господа, мир живет тремя новостями, — смеющимся взглядом он обвел хмельные физиономии.
— Тремя? Какими же?
— Первая, — Энгельс загнул палец, — смерть Кавеньяка.
— Царство ему небесное! — икнул господин, сидевший справа. — Мог бы, конечно, еще и пожить, ведь ему было лет пятьдесят пять, не больше. Но, скажу честно, меня эта новость не занимает. Я озабочен тем, как бы самому в этом обстановке не дать дуба.
— Вторая новость, — Энгельс загнул еще один палец. — Наконец-то объявлено об идиотизме Фридриха Вильгельма Четвертого.
— Как? Сошел с ума? — удивился тот же сосед справа. — Я об этом не слышал.
— Что значит… наконец объявлено? — спросил толстяк, сидевший напротив.
— Об идиотизме отца нашего отечества мы, немцы, знали давно, однако это считалось почему-то государственной тайной номер один.
Все засмеялись.
— Вы, господин Энгельс, большой шутник, — пьяно покрутил головой толстяк. — Но лучше скажите нам, будет ли безумие вашего короля иметь какое-либо последствие для положения дел на нашей бирже.
— Думаю, что нет, не будет.
— Ах, не будет! Ну, тогда и эта новость нас ничуть не интересует. Какая же третья?
— Вот уж третья-то наверняка не оставит никого из вас равнодушным, — Энгельс снова обвел веселым взглядом все лица. — Тернер-младший женился на балетной танцовщице Анни Пейн! Вся семья в ужасе… Что вы на это скажете?
— Сударь! Да вы издеваетесь над нами! — вдруг вспылил покуда хранивший молчание сосед слева. — Вас спрашивают о деле, а вы… Кого сейчас может интересовать даже самая скандальная женитьба!
— Действительно! — зашумели остальные. — Его о деле, а он порет какую-то чушь:
— Господа! — Энгельс решительно поднялся. — Очень жаль, что наши интересы сегодня так разительно не сходятся. Честь имею!
Он резко, с шумом отодвинул стул, четко повернулся и пошел.
За соседним столиком фабрикант Лидл, ранее известный своей молчаливостью, опять рассказывал, как рабочие повесили его чучело:
— Они это сделали, господа, in optima forma [10] , с вынесением приговора и даже с последующим отпеванием. Отпевал, облачившись в шутовскую рясу, один старый ткач.
10
По всей форме (лат.).
Я его знаю, негодяя. Вместо слов «Да смилостивится господь над душой твоей!» старый шут произнес: «Да наплюет господь на душу твою!»
Лидла слушали очень внимательно, никто не улыбался, хотя по глазам и позам было ясно, что все уже сильно хмельны.
«Ослы, внимающие Валаамовой ослице», — подумал Энгельс.
Прямо на него по проходу между столиками шел совсем уже набравшийся Кук. Приблизившись, он схватил за руку и, видимо не узнавая, пробормотал:
— Купите у меня охотничью лошадь… последняя… все распродал… Коняга отменных статей…
— Благодарю, — дружески улыбнулся Энгельс. — У меня есть лошадь для охоты. Лучше вы купите у меня партию отменной пряжи.
— Сколько? — машинально спросил Кук, но тут же спохватился. — Я? Купить? Сударь, вы наносите мне оскорбление. Вот вам моя визитная карточка. Завтра ждите секунданта.
— К вашим услугам, сэр, — Энгельс вынул свою визитную карточку и опустил ее в нагрудный кармашек Кука. Завтра он, конечно, долго будет вспоминать, как у него оказалась карточка хорошо знакомого ему человека.
Энгельсу захотелось пить. Он подошел к буфету.
— Добрый вечер, господин Энгельс, — приветствовал его совершенно трезвым и потому столь странно звучащим здесь голосом знакомый бармен.
— Добрый вечер, Харпер! Как идут дела? Кажется, неплохо? Для клубов и ресторанов Англии настала пора расцвета.
— Да, сударь, наши доходы растут, потребление ликера и других крепких вин с каждым днем увеличивается, но, — Харпер смущенно пожал плечами, — меня это все-таки как-то не радует… Они, — он кивнул в сторону зала, — приходят сюда потому, что никто не может усидеть со своими заботами дома. Всем страшно. И кто глубже увяз, тот больше пьет и упорней старается развеселиться… Что выпьете?
— Стакан лимонада.
— О, я вижу, ваши дела прекрасны! — воскликнул бармен, открывая бутылку. — По тому, кто сколько пьет и что пьет, я безошибочно определяю сейчас положение его дел. Лимонад уже давно никто не просил. Да и вид у вас весьма далекий от уныния.
— Есть причины, старина, есть причины!
— А мне, господин Энгельс, как и им, страшно, хотя наши доходы растут. Мы все как на зачумленном корабле…
Энгельс выпил свой лимонад и шутливо крякнул, как после чего-то крепкого.