Я всего лишь собака
Шрифт:
Но я всё же попробовал залаять в ответ — тихонечко, вполголоса.
Ну, и сразу же услыхал:
«Фу!», «Пошёл вон!»
А ещё в этом ящике есть дверной звонок, по звуку — совсем как наш.
Конечно, я лаю, если его услышу! Хозяевам бы радоваться, что у них такой бдительный сторож, но от них и тут только и слышишь:
«Да помолчи же ты!»
Так что, если хотите знать моё мнение: от этого их ящика никакого проку — такой же обманщик, как и степной ветер.
Вечно показывает вам то, чего нет на самом деле.
Ясно
Но самые-самые бесполезные — это, конечно, туфли.
На полке в коридоре, пожалуй, пар двадцать стоит, а то и все тридцать.
Разных фасонов и цветов.
А ведь у каждого человека всего две ноги. Понятное дело, людям нужна обувь — их ноги нежнее, чем наши лапы.
Но зачем им столько?
Это всё туфли Эмили.
А знаете, чем они пахнут?
Ливерной колбасой и ветчиной! Да-да!
И ваши туфли наверняка тоже.
Когда я лежу в корзине, этот колбасно-ветчинный запах всякий раз щекочет мне нос.
А мне приходится частенько там лежать, поскольку Фридберт считает, что после прогулки в лесу я должен сперва хорошенько обсохнуть в коридоре.
Иначе, дескать, весь дом пропахнет псиной.
Ну и что в этом плохого, скажите на милость?
Если ты собака, то и пахнуть должен собакой.
Не кошкой же!
И не овцой.
А если Фридберту не нравится, как я пахну, зачем он вообще заводил собаку?
Между прочим, у нас, овчарок, отличный запах — не важно, мокрые мы или сухие.
Но слово вожака — закон.
Поначалу-то Фридберт мне за послушание давал свиное ухо.
Увы, те времена давно прошли.
Теперь он просто командует: «Антон, место!» А потом закрывает за мной дверь и усаживается перед чёрным ящиком.
Из коридора мне слышно, как там, в комнате, лает чужая собака, мычат коровы и совсем незнакомые голоса говорят на незнакомых языках.
Знаете, как долго сохнет собачья шерсть?
Я вам скажу: на это уходят часы, а кажется — целая вечность.
Вот в Венгрии, чтобы высохнуть, мне достаточно было трижды обежать вокруг стада.
Спасибо ветру!
Но в собачьей корзине ветра нет.
Даже маленького сквознячка…
А ведь для просушки в доме есть места и получше!
Например, у батареи, где лежит Мицци. Ей-то Фридберт ни разу не сказал:
«От тебя кошкой разит!»
Ей всегда дверь в комнату открыта, лежи, пожалуйста, где хочешь: у батареи или даже на кровати!
Короче, лежу я в этой корзине, свернувшись в три погибели, и жду, когда же наконец высохну, а часы тянутся — просто тоска смертная!
Ну, и начал я тихонечко грызть ивовые прутья.
Время от времени в чёрном ящике кто-то лает, почти как дядюшка
Я навостряю уши — нет, не он.
И вдруг: откуда этот запах?!
Пахнет ливерной колбасой и ветчиной… Да это же от полки с обувью!
Эх, если бы Фридберт тогда открыл дверь, если бы позвал: «Антон, ко мне!», всё бы обошлось.
Но дверь по-прежнему закрыта.
Внутри меня идёт жестокая борьба.
Я знаю: ботинки грызть запрещено.
За своими вещами Эмили следит строго.
А уж за обувью — особенно!
Но туфли так соблазнительно пахнут ветчиной, колбасой и козьей кожей.
Уф, я совсем затосковал!
А когда мне скучно, мне надо что-нибудь пожевать.
Так уж устроены мы, овчарки.
В Венгрии нам дают жевать кожаные ремни. Это укрепляет челюсти, притупляет голод и полезно для зубов, так дядя Ференц говорил.
Собачья корзина пахнет неаппетитно. Ивовые прутья горькие, сухие и жёсткие.
А туфли Эмили такие мягкие, нежные и вкусные!
Я встаю, крадусь к полке с обувью, вытягиваю один ботинок — и пулей назад в корзину!
Ах, какая вкуснятина!
Пробовали вы когда-нибудь жевать козлиную кожу?
Она такая мягкая, нежная и немного солоноватая.
Сразу почему-то детство вспоминается… Знаете, что я вам скажу: козлиная кожа в тыщу раз вкуснее сухого свиного уха.
Ну вот, когда Фридберт наконец-таки соизволил пустить меня в комнату, у моей корзины осталась лежать лишь одна резиновая подошва.
Что тут началось! Ужас!
Похуже, чем землетрясение.
Мицци с её тёпленького местечка как ветром сдуло.
Под диван спряталась от греха подальше. Фридберт отругал меня и за ухо оттрепал.
А Эмили, увидев обглоданную подошву, расплакалась.
В наказание меня отправили в тёмный подвал.
Пришлось бы мне там всю ночь горевать одному на старой лошадиной попоне у отопительного котла, если бы не моя Малышка.
Она меня спасла.
Моя сестрёнка, ненаглядная моя! Спустилась ко мне прямо в халате, босиком, притулилась рядышком, гладила меня и утешала.
А я старался согреть её — так мы оба и заснули.
Нет, я не жалуюсь: в конце концов всё закончилось хорошо. Когда Эмили нашла нас спящими в обнимку, сердце её дрогнуло.
Меня выпустили из подвала и никто больше не ругал.
Только Мицци зашипела, когда меня увидела.