Я, Всеслав (сборник)
Шрифт:
– Давненько я от тебя слова ласкового не слыхал, Смертушка. Провинился чем перед тобой, скажи?
Соня взглянула Ежу в глаза. Он улыбался, но взгляд из-под густых бровей колол ледяною иглой.
– Не место сейчас отношения выяснять. – Она сердито сдула прядку со лба.
– А где ж тогда? Где такое место? – не отступил Ёж.
– Дай в город вернуться, – выдала Соня первое пришедшее в голову. – И что, ты вот так не боишься тут шуметь, светить? Патруль на блокпосту…
– Накушался водяры и спит, – перебил Ёж. – «Здесь конец света и всем на всё наплевать», как писали классики.
– А
– Нет, не вызывают. А ты что думала, внутренники как на амерскую службу пошли, так и перековались, рвением воспылали? Ни фига подобного. Халява священна и неприкосновенна. У них какая ни есть, но служба в том же Пестово, в Хвойной, даже в Анциферово наши не так давно бензовоз сожгли. А здесь отродясь никогда и ничего не случалось. Но поскольку каждая станция, согласно инструкции, нуждается в прикрытии, – на последнем слове он скорчил презрительную гримасу, – вот и отправляют их, считай, на отдых. Ну, давай добро смотреть.
Добро оказалось первоклассным, впрочем, ничего иного от Ежа и ждать не приходилось – он и его ребята всегда были упакованы по первому разряду.
– Поехали. – Ёж сел за руль. – Не таскаться ж тебе по деревне с этими игрушками.
– А ребятам ты что, покажешься?
– Не хотела контакт раскрывать? Но мы ж с ними на дело ходили, и не раз, – удивился Ёж.
– Нечего им знать, – упрямо покачала головой Соня, – что ты мне… что для меня…
– А-а, – понимающе протянул Ёж и снова усмехнулся. – Ну, Смертушка, твоё желание для меня закон, – он дурашливо отдал честь. – Тогда на краю села тебя высажу, идёт?
– Идёт, Ежище. И… ещё раз – спасибо тебе.
– Спасибо не булькает, – тоном заправского сантехника времён развитого социализма сообщил Ёж.
– А что булькает? – наивным голоском прощебетала Соня.
– Брось, – вдруг повернулся к ней Ёж. – Ты знаешь, что мне надо, Соня.
Он очень редко звал её по имени. Всё больше Смертью или Смертушкой.
«Предпочту думать, что Она и впрямь похожа на тебя. Так подыхать легче станет», – как-то раз объяснил он.
Соня помолчала. «Хаммер» мирно урчал мотором, словно сыто рыгающий доисторический динозавр, страдающий несварением желудка.
– Ёжище, ты… Я ж тебя не люблю, – вырвалось у неё. – Дружу, да, – сделала она над собой усилие, потому что перед глазами вновь встала расстрелянная женщина-водитель подбитой «брэдлины». – А когда без любви – так есть ли разница, кому меж ног свою снасть запускать?
Ёж дернул щекой, валиками выкатил губы.
– Ты мне нужна, Смертушка. Ты, и никто другой. Прости за банальность.
– Но разве этого так добиваются?
– А как? Я по-другому не умею. Деффки всякие на шею вешались, не без того, а нужна – вот ты. И не переспать, нет. Чтобы рядом была, чтобы, когда шакала на прицел беру, твоё бы плечо чувствовалось.
– Эгоист ты, Ёж! – Отчего-то Соне стало смешно. Надо ж, выслушивать признание в любви, сидя в захваченном джипе внутренников! – Что тебе нужно, ты подумал. А мне каково?
– Я старался быть полезным, – глухо ответил Ёж.
– Так думаешь, я это не ценю? Но… я не знала, что с тобой за это надо будет натурой расплачиваться.
Ёж дёрнулся, словно от пощёчины.
– Никогда
– Тогда не будем продолжать, ладно? – тихо сказала Соня. – Мы – друзья. Думаешь, для меня это ничего не значит? Думаешь, человека ценишь, только когда с ним спишь?
Ёж помолчал, нервно барабаня пальцами по рулю.
– Поехали, а? – Соня тронула его за рукав. – Мои там переживать станут. Машка с ума сойдёт…
– Поехали, – уныло согласился Ёж. – Ну хоть скажи, Смертушка, какого рожна тебя сюда понесло? И зачем в этой глуши тебе такой арсенал? Ехали б чистыми да горя не знали. Вы ж все легальники, это мне попадаться нельзя!
Не ответить было бы совсем по-гадски.
– Человека одного я искала, Ежище. И вот наконец нашла.
– Поздравляю. – Ёж кисло улыбнулся. – Так его что, причморить надо? – Он кивнул на заднее сиденье джипа, заваленное оружием и патронными цинками.
– Нет, не причморить. Поговорить только.
– Не пойму я тебя, Смерть. Ну да ладно, так оно даже интереснее. – Ёж тронул машину. – Я тут ещё покантуюсь, на Киприи-то. Погляжу, что к чему. Подстанция тут опять же имеется, глядишь, чего умное мне в голову и придёт…
– Всё равно – спасибо тебе, – Соня погладила парня по плечу. Тот слабо улыбнулся.
– Не за что, Смерть. За тобою не заржавеет – ни пулею на этом свете, ни угольками на том.
…Оружие ребята расхватали, словно детвора подарки из-под рождественской ёлки. Ёж постарался – новенькие «хеклер-кохи» G36, «коммандо» и специально для Машки – снайперская «эрна» SR-100 в придачу к старому верному «узи».
– Не тяжело тащить будет? – иронично осведомилась Соня, наблюдая Машкины восторженные кудахтанья.
– Ты что, командир! Да я с таким Волгу переплыву! Догола разденусь, всё брошу, только не «эрночку»! Сонь, а нам её насовсем дали? Или отберут?
– Насовсем, насовсем, – успокоила её Соня. – Давайте, ребята, встали и пошли. Ночь надвигается, а нам восемь кэмэ по лесной дороге топать, ноги ломать.
Деревню они обогнули по широкой дуге, выбравшись на просеку с ЛЭП. Кроссовки сменили на сапоги – и вовремя, под ногами немедленно захлюпало. Вышли на дорогу, но легче не стало – глинистая, вся в глубоких лужах, где проваливались чуть ли не по колено. Светила луна, но её застили сошедшиеся лесные стены, так что пришлось включить фонари. Узкая тропинка то и дело ныряла в придорожные заросли, огибая почти непроходимые, широко разлившиеся лужи. Сонина команда тяжело пыхтела под рюкзаками, Машка обливалась потом, бережно, точно ребёнка, прижимая к груди тяжеленную семикилограммовую «эрночку».
Сперва Соня не могла думать ни о чём другом, кроме исполинских и вечных луж, вольготно разлёгшихся по всей ширине дороги. Надвинувшийся с боков гигантскими тисками лес казался просто тёмными неживыми стенами. Ребята старались, месили сапогами глину, и все, казалось, думали лишь о том, как бы поскорее дотащиться до этого, как его, Осташёва, чтобы сбросить груз с плеч, выпрямиться, расправить плечи.
Соня тоже колготилась по грязи, то и дело смахивая пот со лба, точно так же поддёргивала тяжёлый рюкзак, врезавшийся в плечи, считала шаги и метры – до тех пор, пока из чащи на неё в упор не взглянули два больших янтарно-жёлтых глаза.