Я, Всеслав (сборник)

Перумов Ник

– Ты пойдёшь со мной?

Нет ответа. Всё жарче и горячее становится эфес.

– Какую плату ты потребуешь?! И разве ты наёмник, что сражается за деньги? Ты требуешь крови, и это куда хуже золота!

Меч ответил.

На миг перед Соней мелькнул родной Питер, Дворцовая площадь, Эрмитаж, Адмиралтейство, но…

Но над окнами Зимнего поднимались уродливые языки чёрной копоти. Арка Генерального штаба лежала в руинах, неведомая сила сломала Александрийский столп, и обломок гранитной колонны торчал нелепым гнилым зубом. Вместо сада перед Адмиралтейством

торчали одни горелые пеньки, купол провалился, шпиль со знаменитым золотым корабликом исчез бесследно…

А над Невой торчали изломанные фермы рухнувшего в воду Дворцового моста; ещё же дальше, на Стрелке, Соня успела заметить груду красноватых обломков – вместо пары торжественных и величественных Ростральных колонн.

Всё стало ясно.

Соня в отчаянии разжала руки – ладони нестерпимо жгло.

– Всеслав Брячеславич, – одними губами произнесла она, уступая место.

Её команда воззрилась на неё с ужасом и восхищением, но для Сони друзья сейчас словно бы перестали существовать. Предостережение Чёрного Перуна начисто стёрлось из её памяти.

* * *

Соня не пыталась поднять Меч, чего я втайне опасался. Просто постояла на коленях, касаясь рукояти, и так же безмолвно поднялась, едва слышно произнеся моё имя. Что она видела, что ей открылось? Быть может, сам грозный Перун из заокраинного далека смотрел сейчас её очами и давал ей неслышимые ни для кого советы?

Никто не дерзнёт нарушить беседу брата во Чёрном Перуне с нашим небесным отцом и покровителем.

– Я видела… – шепнула она мне, оказавшись вдруг рядом, – тебя, Всеслав. И… Чёрного Перуна. Однако Он слаб, Он нам не помощник. Попробуй ты. Уговори Меч. Пожалуйста.

Я ничего не ответил, в свою очередь опускаясь на колени перед чудесным клинком.

…Волна еле сдерживаемого гнева. Меч рвался в бой, он мечтал о сражении, о честной схватке грудь на грудь, казалось, он сам сейчас вырвется из своей ухоронки… но это оставалось лишь внешним. Он всё видел и всё знал. И предпочитал оставаться здесь, а не там, где отчаянные девчонки и мальчишки подполья гибли в бесплодных атаках.

Почему? Отчего? Зачем?..

Я разжал руки. Чуда не случилось. Меч не уговорить.

Соня смотрела на меня, насквозь прожигая взглядом.

– Он не тронется с места, – мне показалось, что я произношу смертный приговор. – Соня, не я решаю, обретёт ли Меч свободу, покинет ли он ножны, – тихо говорил я. – У него своя воля и свой разум. И если он сам не рвётся в бой – значит, высокие силы, вложенные в него еще до Потопа, до гибели Атлантиды и до возникновения самой человеческой расы, решили иначе. До сего дня они не ошибались… точнее, не отклонялись от раз для себя установленного. Русский Меч не стоял ни за красных, ни за белых. Ни за Петра, ни за Карла Двенадцатого. Ни за Кутузова, ни за Наполеона – под Аустерлицем. Ни за декабристов, ни за императора Николая. И сейчас… он тоже остаётся в стороне.

– Но почему, почему?! – с истовостью неофитов взмолилось три голоса разом. Соня молчала.

– Есть такая старая легенда, – медленно сказал я. – Она пришла к

нам с Запада, но строчки её куда древнее, чем думают филологи. Помните детский стишок «Не было гвоздя – подкова пропала…»? Помните? Ну так вот, у этой легенды было продолжение. Жители покорённой страны вопросили жрецов… друидов, или иных посвящённых… как им обрести свободу, и получили ответ: пусть те, кто и в самом деле готовы пожертвовать жизнями за это, отдадут свою кровь, кто сколько сможет; пусть эта кровь будет собрана, и пусть будет выпарено растворённое в ней красное железо. И пусть из этого железа кузнецу выкуют гвоздь, один-единственный гвоздь, тот самый, которого не хватило, когда наступали враги. И когда у вас окажется этот гвоздь – тогда, не раньше, сможете вы одолеть врага. Нам, похоже, ещё не пришло время сковать такой.

Едва уловимое басовитое гудение – словно Меч кивнул мне, соглашаясь.

Молчание.

– Ты говорил о плате, если подъять Меч без его воли, – резко проговорила Соня.

– Говорил. Страшная это плата. Невинными жизнями – иного здесь не признают.

– Ты ещё что-то начал, Всеслав Брячеславич, да осёкся, у Меча велел спрашивать. Я спросила… увидела Питер в развалинах…

– Это значит, что помощь Меча может означать… ну, скажем, ковровые бомбардировки. Много хуже, чем в Дрездене. Тот всё-таки отстроили. А у нас может вообще ничего не остаться.

– Но Меч не откажет, ведь верно? Если им всё-таки воспользоваться?

Я вздохнул и развёл руками.

– Не ведаю. И никто не ведает.

– То есть он помогает, когда его левая пятка пожелает?! – из Сониных спутников Маша первой пришла в себя.

– Нет, не так. Но разве ты не слышала, что я говорил? О гвозде, который надо выковать?

– Ну так и что? – выпалила Машка. – Откуда мы его возьмём-то, а?! Что, надо вену вскрыть, крови напустить?! Так я согласна. И все, конечно же, согласны, верно, ребята, верно, Соня?

– Едва ли здесь всё так просто, Маха, – помертвевшим голосом ответила Соня. – Не простая кровь тут нужна. И уж, понятное дело, не через катетер откачанная. Кровь отдают те, кто погибает за правое дело, верно, Всеслав Брячеславич?

Она била безжалостно и в самую точку. Нет, не зря носила девчонка знак Чёрного Перуна, не зря…

– Верно, Соня. И нас слишком мало, чтобы выковать гвоздь. Даже если выпарить всё железо изо всей нашей крови.

– Погибнуть за правое дело… – заговорил наконец Михаил. – Ребята ведь гибнут. Надо взять Меч, пойти… на станцию…

– Нет смысла начинать, пока не накопится достаточно железа, – тихо повторил я, по-прежнему надеясь, что они поймут.

– Темните, Всеслав Брячеславич, – глухо бросила Соня, глядя на меня в упор. – Нужны смертники, герои? В них никогда не было недостатка. Сколько ребят погибло, в бою, прикрывая отход других, жертвуя собой…

– Но этого, оказывается, недостаточно.

– Почему?

– Мы не выковали недостающего гвоздя. Конь до сих пор не подкован.

– Какой конь?! – заверещала Машка. – Покажите мне его, я, гм, сама его… подкую по самое небалуйся!