Я выбираю тебя!
Шрифт:
— Узнал? Вижу… Узнал…, — лыбился прокуренными зубами Чудо. — Ну, хорошую экскурсию я тебе организовал? По местам былых сражений… Вспомнил молодость…
Григорянц вспомнил не только молодость, вспомнил он и своего мучителя. Перед глазами встали события десятилетней давности, пивной ларек около станции, около которого постоянно толкались и матюгались несколько парней. А верховодили ими двое — Шилкин и Чугаев, местная шпана. Шилкину было под тридцать, Чугаеву примерно столько же, сколько и Эдику — едва за двадцать. И именно Шилкин и Чугаев шли тогда по лесной дорожке, когда они с Левушкиным и Прокофьевым поджидали там Алексея Малиновского. И именно Шилкин
— М-м-м…, — застонал Григорянц, холодея уже не от февральского мороза, а от всеобъемлющего чувства страха, проникшего во все его органы…
— Узнал, слы, Бердяшка, узнал! — хохотал Чугаев. — Узнал он меня, наконец… А там, на своей дачке глядел сквозь очки, как на вошь, когда я в его газовых котлах возился… А теперь узнал… Ну, пешую экскурсию творить станем или ноги пожалеем? Я на второй ходке ногу сломал на лесоповале, срослась неправильно, болит, падла…, — апеллировал он к товарищу, а потом снова повернулся к Григорянцу. — Тут недалече до того местечка, где вы с корешками парня ухандокали… Пойдем на место твоего злодейства, или тут расколешься?
— Что вы хотите?! — завопил Григорянц, чувствуя, как подгибаются его колени.
— Греб твою бабушку, экой ты, — развел ручищами Чудо. — Правды хотим, истины… Хотим, чтобы ты, паскудина, признание тут нам с Бердяшкой сотворил. Признание в злодействе своем… Колись, падло, один хрен, тебе не жить, — улыбнулся он большими желтыми зубами, а потом сладко зевнул. — На тебя помимо меня зуб имеет кое-кто. Так что, от нас улизнешь — к ним попадешь… Не…, — махнул он рукой своему товарищу. — Он не жилец на этом свете, не жилец… Давай, брат, Бердяшка, порвем его тут, в лесочке, не в кайф мне туда, к тому месту канать, стремно, к тому же, среди бела-то дня… Доставай инструмент, кончать его будем…
— Не надо!!! — завопил Григорянц, и тут же его рот прикрыла огромная, пропахшая бензином и мочой рука Чуда.
— Молчи, чего голосишь, как бикса? Молчи, заморыш, задавлю…, — шипел Чудо, надавливая ему на рот.
— Не надо, — зашептал Григорянц. — Я расскажу все, все расскажу…
— Ну лады, — кивнул головой Чудо. — Послушать интересно, садись в тачку, холодно что-то стало… Дубор…, — поежился он.
Они забрались на заднее сидение машины, а Григорянца посадили посередине.
— Базарь, — скомандовал Чудо.
— Я признаю, мы это сделали. Только не я. Мы били этого парня. А потом один из наших… Андрюха Левушкин, пьяный, пырнул его ножом. Я видел, я не успел вмешаться, хоть и в крови весь перепачкался. А потом, сами понимаете, решил я его выгородить. И его отмазали от статьи… А вас мы не подставляли, другие свидетели были… Девушка, к которой вы приставали, тетка ещё какая-то прохожая…
— Вот брешет, тварь! — подивился его наглости Чудо. — Вот горбатого лепит… Ты что, меня за полного придурка считаешь? А ну, вылазь отсюда! Не подставляли, он говорит! Знали, падлы, что невинных людей на долгие годы в цугундер прячут, так затаились… Взятку следаку дали и затаились… Ты что, думаешь, народ совсем тупой и ничего не знает? Все все знают, понял? Только никто ничего не говорит… Давить тебя буду, как клопа, кровью твоей напьюсь за годы, проведенные у хозяина, за горькую свою вьюность… И до Левушкина твоего тоже доберусь, дай срок…
— Да, да, не признались мы! — кричал Григорянц. — А ты бы на моем месте признался?!!! И не я убивал этого парня, не я!!! Не за мое преступление вы сели…
— А вот твою жинку, Григорянц, я убил, — вдруг спокойно, с веселой улыбочкой на
Григорянц побледнел, стиснул зубы, а Чудо неторопливым движением вытащил из кармана пачку «Парламента», щелкнул зажигалкой и пыхнул дымом прямо в лицо Григорянцу.
— Ну что, топчи меня теперь, фраер сытый, — ощерился Чудо. — Ить никак я твой кровный вражина… Ты вот, оказывается, никого не убивал, а я на мокруху пошел… Вылазь из тачки, давай выйдем с тобой гребень на гребень. Помочимся, фраер, пусть судьбина скажет, кто из нас двоих круче. Без волын и фуценов твоих гнилых, которые на пол попадали, когда я шмалять начал поверх их голов…
Григорянц молчал, а Чудо продолжал пускать клубы дыма ему в лицо.
— За что ты ее? — прошептал еле слышно Григорянц. — Она-то что тебе сделала?
— А, озлился, червь навозный? — вскрикнул Чудо и выскочил из машины. — Вылазь, паскуда, я тебя сейчас голыми руками мочить стану… Вылазь, говорю…
На сей раз Григорянца уговаривать не пришлось. Он медленно вылез из машины и стал ждать, что будет дальше.
— Сюда пошел! — кричал Чудо, суча корявыми кулачищами и указывая своему врагу в сторону леса. — За что, говорит! А за что ты со своим папашей упрятали меня и Шило за решетку? А за что Шило там шесть лет оттрубил? За что он чахотку подцепил? За что он сдох там, как собака, я тебя спрашиваю, фраер сытый? За то, чтобы ты виллы за кордоном покупал? За то, чтобы на мерсах разъезжал и фигли-мигли всякие жрал? Конечно, нас, темных, дремучих, можно и в зону, крепче станем, убивали мы, нет ли, какая разница, все одно — грязь под ногами? А ну, пошел вперед!…
Они прошли вглубь леса и оказались на небольшой протоптанной опушке. Чудо встал напротив Григорянца и сделал боксерскую стойку.
— Пошел на меня, фраер, пошел…, — призывал он, сверкая глазами.
Григорянц вспомнил, что тоже занимался когда-то боксом и тоже встал в стойку.
— Погляди на него, Бердяшка! Ишь ты, кулачья сучит, вампир! Ну, иди, иди сюда, я тебя сейчас встречу!
Григорянц сделал выпад, но Чудо ловко увернулся, и тот чуть с разгона не упал лицом в снег. Плюс ко всему ему было очень неудобно драться в своих тапочках… Удержался, однако. Чудо тут же нанес ему сильный удар в лицо, но он удержался и на этот раз. И изловчившись, ударил Чудо кулаком в челюсть. Тот пошатнулся, и тут же получил очередной удар. Эдик вспомнил свою покойную жену, которую задавил этот озверевший дебил, вспомнил двухлетнюю осиротевшую дочку, и эти мысли придали ему сил.
Озлобился от пропущенных ударов и Чудо. Он стал готовиться к сокрушительному удару, отступая и выбирая позицию. Стоявший поодаль Бердяшка насторожился. Не ожидали они такой прыти от растерявшегося было Григорянца в роговых очках и пробковых тапочках…
Чудо попытался нанести сопернику апперкот снизу, но тот снова увернулся, а затем неожиданно ударил Чудо ногой в пах. Тот согнулся и застонал от боли. Григорянц ударил его кулаком снизу в челюсть, и Чудо грохнулся на затылок. Григорянц бросился на него, замахнулся ногой, с которой слетел пробковый тапок, но Чудо успел из последних сил схватить его за ногу и дернуть на себя. Затем они сцепились на снегу в остервенелом клубке. Катались, пытаясь схватить друг друга за горло. Бердяшка не знал, как ему вести себя, он-то был уверен, что Чудо справится с этим фраером одной левой.