Я выжгу в себе месть
Шрифт:
Нет, Кощей ничего не имел против девичьих тел, когда-то они ему даже нравились, но то было очень давно. Он слишком многое знал о ведьмах, колдуньях и всевозможных ворожеях. Все они как одна начинали обучаться своему ремеслу от обиды, злобы и боли. Чаще всего за этим пряталась какая-нибудь несчастливая история любви или побег от нелюбимого. Семена злобы прорастали в их сердцах, отчего те становились черствыми, и девкам легчало, но обида на молодцев оставалась, как и боязнь сблизиться. Кощей от этого племени мало чем отличался – сам обжегся. А теперь все равно скоро помрет, уж близость Смерти-то он ощущал
В общем, лезть в сердца ведьм, в эти жуткие и пугающие дебри – последнее дело и, пожалуй, гиблое. Василика была ладной девкой, хотя ему больше нравились чернявые, со смолью в волосах, и пышнотелые.
Кощей усмехнулся, вспомнив о прошлом, но вряд ли этим можно было поделиться с Василикой, Ей не понравится. Оставалось лишь перебирать куски прошлого и ждать, пока девка очнется. Тащить в дом – лениво, а бросать никак нельзя.
Убедившись, что Василика спокойно спит, Кощей встал и подошел к воде умыться. Надо же, сколько столетий шептухи кружили в тумане, звали с собой и не нападали, а тут вдруг с чего-то взбесились. Стоило ему об этом подумать, как одна из птиц вынырнула из белесого тумана и опустилась неподалеку. Кощей мигом схватился за меч, но та помотала головой, мол, нападать не буду.
– Знаю я вас, – прищурился он. – Чего надобно?
– Не мес-с-сто ж-ш-шивой, – прохрипела сова, сверкая бельмами. – Не мес-с-сто…
И улетела, скрылась в молоке, заменявшем небесную лазурь. Кощей понял намек, но что ему оставалось делать? Разве что надеяться на Врана. А что будет, когда Василика уйдет? Он настолько привык к ее угрюмому взгляду… Нет-нет-нет. Кощей замотал головой, прогоняя ненужные мысли. Как жил без девки, так и проживет. Все равно недолго осталось.
Сзади послышался легкий вздох. Василика подняла руки, протерла глаза и медленно потянулась. Кощей предусмотрительно не оборачивался до тех пор, пока не прекратилось шуршание ткани. Возмущения и ругани не последовало. К удаче или нет, он еще не знал.
– Ты что, спас меня? – спросила она.
Боги-боги! Он с трудом удержался, чтобы не скривиться. После таких слов девки бегали за молодцами, липли намертво, считая, что пора зазывать сватов и играть свадьбу. К счастью, Василика была ведьмой, а он – удивительно старым, уставшим и полумертвым… человеком. Да, пока еще человеком.
– Вроде да. – Кощей пожал плечами. – Но учти, девка, запас живой воды у меня не бесконечен.
– Зато сколько мертвой! – Василика хохотнула. – Ягиня мечтала о полном ведре.
– Вот и принесешь ей.
Временами хотелось сболтнуть лишнего, но Кощей одергивал себя. Не хватало еще, чтобы она сломя голову помчалась к Ягине и попала в какую-нибудь ловушку. Мысленно Кощей торопил Врана, а если быть совсем откровенным, то и не его вовсе, а время, чтобы оно бежало быстрее и приближало его собственную погибель.
Находиться рядом с живой, которая однажды уйдет, становилось нестерпимо. Василика была напоминанием об упущенном. Но прошлого не воротишь, оставалось лишь бродить среди мертвых.
– Поскорей бы Вран прилетел, – еле слышно выдохнула Василика.
Кощей притворился, что слова не долетели до него, не услышал ее. Он хотел и вместе с тем боялся этого. Неспроста ведь боги дали ему ниточку, ведущую к живым? Ему бы ухватиться за нее покрепче,
* * *
Василика чувствовала себя так, будто увязла в болоте. Чернота врастала в кожу. Вой умертвий уже не казался жутким – девка могла спокойно бродить по берегу речки, когда по ту сторону копошились чудовища, тряся гнилыми когтистыми конечностями.
Уже не хотелось ни ягодного чая, ни сладких булок, ни соленых лепешек. Сколько прошло времени-то? Месяц? Год? Василике казалось – целая вечность. Наверное, в мире живых уже сменилась эпоха, стерты с лица земли привычные княжества, а вместо них выросли новые города и страны.
Василика все больше понимала Кощея и, если честно, испытывала жуткий стыд. Столько гадостей наговорила, позабыв, что они вдвоем против мира нежити, что стоило бы держаться вместе, а не ругаться. Не после того, как он спас ее и прогнал шептух, омыл ее тело мертвой и живой водой. Оттого оно перестало казаться таким бледным, даже щеки немного порозовели.
Василика много раз слышала про такую ворожбу: сначала человека протыкали мечом насмерть, потом давали испить по ковшику мертвой и живой воды. Уцелев, молодец становился великим воином, которого боялись все, особенно нежить. Такие ратники могли ходить тайными тропами, углубляться в самую чащу Леса, перебираться с кочки на кочку и не бояться тех, кто завывает в топях. Но, по словам Ягини, никто не проводил подобных обрядов в последнее время – слишком страшной была эта ворожба.
Видавший виды Кощей колдовства не боялся. Его вообще сложно было чем-то удивить или напугать. Он не был безразличным, скорее отвык чувствовать. Так же как и Василика отвыкла от вкуса ягод, крика петухов по утрам, шелеста листьев и трав и журчания реки. И привыкать ему незачем, с его-то жизнью. Со временем Василика привыкла к мысли, что даже Кощей угаснет рано или поздно, – не может же огарок тлеть вечность.
– Ты хоть знаешь, куда ты отправишься? – спросила она однажды.
– Худшее я уже повидал. – Кощей невозмутимо пожал плечами. – Остальное не страшно.
– А что для тебя худшее? – Василика прищурилась.
– Ты будешь смеяться. – Он легко улыбнулся. – Разбитое и несчастное сердце, в котором полно силы, только сила эта пропитывается ненавистью и начинает уничтожать все живое.
– Похоже на нежить. – Теперь пришел ее черед улыбаться.
– Нет, – помотал головой Кощей. – Нежаки убивают от безысходности, у них выбора-то нет. У человека – есть.
– Тебя послушать, так оно вообще тяжело, – хлопнула его по плечу Василика. – Быть человеком.
Кощей угасал по капле, но ничуть не унывал от этого. Иногда даже шутил, мол, уйду раньше, и достанется тебе все готовенькое, включая зазубренный меч. Сперва Василика пугалась и ворчала на него, со временем привыкла и порой отшучивалась в ответ.
Действительно, что могло быть страшнее царства Мораны, сотни человеческих предательств, многовекового одиночества и жуткой погибели среди умертвий? Боги не придумают наказания ужаснее этого, разве что превратить в нежить, чтобы продолжал существовать, вечно страдая от голода. Но тогда боги не стали бы богами. Всем было известно, что существа без сердца – это чудовища, не иначе.