Я выжгу в себе месть
Шрифт:
Ни одна из знакомых ведьм не хотела этого. Никто не желал отпускать Велеса, Ладу и даже Морану вместе с Богиней-Пряхой, но отчего-то теперь Ягине казалось, что их погибель неизбежна. Они уйдут. Сперва – из людской памяти, затем – из этого мира, а их места займут другие, молодые и сильные. Чутье подсказывало: если не менять миропорядок, то со временем и мира никакого не останется. Человек должен отпускать старое и шагать вперед, к неизведанному. Но когда все изменится? Уж точно после смерти Василики. С лица земли исчезнет Холмогорское княжество, память о нем останется лишь в какой-нибудь берестяной летописи,
Ягиня не чувствовала сожаления. Перед лицом Смерти ей было все равно. Дела этого мира почти не волновали ее, ведь впереди стелилась иная дорога. Ведьма всмотрелась в угольный вихрь и облегченно вздохнула. Да, Мрак действительно шел к ней.
– Все ты! – прорычал он. – Ты!
Говорить с чудовищем смысла не было. Черный всадник не поймет ее слов. Смерть никогда не понимала Жизнь, хотя всегда тянулась к ней. Ягиня даже не обвиняла его, прекрасно зная, что посланником Смерти может стать каждый. Всадник Ночи, сам того не ведая, исполнял чужую волю. Нить дрожала, как будто кто-то поигрывал ею и посмеивался.
Ягиня взглянула вверх. Да, для богов все происходящее было занятным развлечением. Они только и делали, что по-хитрому сплетали и расплетали нити судеб, а потом смотрели и думали, насколько красив узор. Иногда выходило ужасно – войны, резня, чудовища. Да и теперь разрухи хватало, повсюду валялись отрубленные конечности, головы и обрубки деревьев, которые еще утром рассказывали последние слухи.
Ягиня прислушалась к Лесу, но тот замер. Он выжидал. Леший не мог пойти против всадника Ночи, да и она сама тоже. Мрака мог остановить только Месяц или Светоч, да и то не убить, а подчинить.
Ягиня улыбнулась и прикрыла глаза, позволяя вихрю увлечь себя. Бурный воздушный поток закружил ее тело, и последнее, что почувствовала старая ведьма, было невероятное облегчение, как будто с плеч упала каменная гора. А потом тысячи игл вонзились в тело, и она перестала дышать. Мгновением позже истерзанное тело ведьмы рухнуло на траву.
Мрак победно захохотал и начал кружить возле старой избы. Он хотел разнести ее в щепки, но не тут-то было. Обережный круг засиял золотом, отпугивая нежданного гостя, и заговорили те, которые считались мертвыми не одно столетие. Из колдовского света явились черепа. Они поднялись в воздух, закружились и застучали зубами, повторяя одно и то же:
«Нежданному гостю – смерть, желанной же – жизнь!»
Мрак глухо зарычал и принялся биться в ворота с новой силой, но сила оберега не пускала, жгла, чуть ли не убивала тьму.
– Ну удивила, бабка. – Мрак оскалился. – Кто бы мог подумать, что эта карга способна на такую защиту, а?!
Он весело захохотал. Но Лес не зашумел в ответ. Его дети выжидали. Тишина не понравилась Мраку, и он решил снова вдарить по кронам, заставить Лешего сказать хоть слово, но в этот миг черный туман рассеялся от серебристого сияния.
– О, братец Месяц! – усмехнулся Мрак. – Сколько лет, сколько зим!
Младший всадник остановился перед ним и, размахнувшись, дал ему смачную пощечину.
– Я не караю тебя лишь потому, что этим уже занимаются боги, – произнес Месяц и тут же развернул коня.
С печалью взглянув на старую избу, он поскакал дальше.
Мрак погнался было за ним, но скакун младшего
– Ты сам виноват, – прошипел Мрак. – Не смог догнать ни девки, ни брата.
Легче ему все равно не стало, но желание крушить все вокруг исчезло. Мрак фыркнул, отвязал суму от седла и побрел прочь. До мертвого скакуна ему дела не было. Если бы не боги, досадовал Мрак, он догнал бы Василику и получил свое, но нет – какой-то мерзкой Луне-Пряхе захотелось сделать по-своему, хитро переплести нити в кружево. Ну ничего, Василика все равно не сможет веками сидеть среди мертвых. Когда-нибудь она вернется, и вот тогда-то он с ней поквитается. Он встретит молодицу с распростертыми объятиями, и ему не помешают даже боги. Впрочем, так уж и быть – тело он отдаст позже.
От этих мыслей Мраку сделалось так сладко, что он улыбнулся и, насвистывая незатейливую песенку о женитьбе и женишках, побрел дальше.
* * *
Умертвие вопило, не желая погибать окончательно. Кощей его в каком-то смысле понимал. Сам он жил непозволительно долго, но никогда не набрасывался на других, чтобы забрать их жизнь. Он взмахнул мечом, отсекая лапу. Тварь взвыла и попыталась бежать, но было поздно – Кощей всадил лезвие клинка ей в самую глотку. Черная кровь хлынула, заливая и полугнилое тело твари, и одежду Кощея. Придется снова спускаться к речке и ополаскиваться. Другие умертвия наверняка учуят кровь своего собрата, и кто-то может разозлиться и напасть.
Все они жаждали жизни, той искры, которая билась в самых глубинах человеческих сердец. Только вот в самом Кощее ее почти не было – так, дотлевал какой-то огарок, не более. Он ощущал себя живым лишь тогда, когда находился рядом со зверьем, мертвым и голодным.
Кощей не осуждал их, он по себе знал, как разъедает душу внутренняя пустота. Вместо бурлящей силы по телу разливается холод, который не дает уснуть, сводя с ума. К счастью, у Кощея имелись успокаивающие снадобья, да еще Вран часто наведывался в гости. Наверное, только благодаря живой птице он до сих пор не сошел с ума. В то же время Кощею нравился покой. Досаждал разве что вечный морок, окутывающий все вокруг. Сквозь ненастоящие деревья проглядывали тонкие серебристые нити Богини-Пряхи. Чтят ли ее еще в Яви или уже позабыли, найдя себе других богов?
Кощей почти не знал о том, что происходит в мире живых. Знакомые ведьмы рассказывали ему о молодых и неразумных кметках, желавших скинуть детей, и никогда – о том, кто правит землями, какой порядок царит за Гранью. Лица Гневолода Кощей почти не помнил. Друзья, враги, любимая женщина – все стерлось из памяти давным-давно. А самое страшное, что он не испытывал ни радости, ни печали от осознания этого. Совсем зачерствел, и лишь малая искра еще тлела в глубине его души.
Кощей присел на землю у входа в костяной дворец. Домовой не показывался – видимо, занимался своими делами или спал где-нибудь в темном углу. Обычно домашние духи отдыхали за печкой, но в доме Кощея ее не было, да и зачем – здесь можно было годами обходиться без еды, а тепло… Кощей фыркнул. Погода всегда стояла никакая, было не холодно и не жарко.