Я - за улыбку!

Светлов Михаил Аркадьевич

empty-line/>

Луна закатилась, и стало темней,

Когда я очнулся, и тотчас

Увидел: на смятой постели моей

Чернеет клопов многоточье.

Сурово и ровно я поднял сапог:

Расправа должна быть короткой,

Как вдруг услыхал молодой голосок,

Идущий из маленькой глотки:

— Светлов! Успокойся!

Нет счастья в крови,

И казни жестокой не надо!

Великую милость сегодня яви

Клопиному нашему стаду!

Ах, будь снисходительным и пожалей

Несчастную горсть насекомых,

Которые трижды добрей и скромней

Твоих плутоватых знакомых!..

Стенанья умолкли, и голос утих,

Но гнев мой почувствовал волю:

— Имейте в виду, — о знакомых моих

Я так говорить не позволю!

Мой голос был громок, сапог так велик

И клоп задрожал от волненья:

— Прости! Я высказывать прямо привык

Свое беспартийное мненье.

Я часто с тобою хожу по Москве,

И, как поэта любого,

Каждой редакции грубая дверь

Меня прищемить готова.

Однажды, когда ты халтуру творил,

Валяясь на старой перине,

Я влез на высокие брюки твои

И замер… на левой штанине.

Ты встал наконец-то (штаны натянуть —

«Работа не больше минуты),

Потом причесался и двинулся в путь

(Мы двинулись оба как будто).

Твой нос удручающе низко висел,

И скулы настолько торчали,

Что рядом с тобой Дон-Кихота бы все

За нэпмана принимали…

Ты быстро шагаешь. Москва пред тобой

Осенними тучами дышит.

Но вот и редакция. Наперебой

Поэты читают и пишут.

Что, дескать, кто умер, заменим того.

Напрасно, мол, тучи нависли,

Что близко рабочее торжество,

Какие богатые мысли!

Оставив невыгодность прочих дорог,

На светлом пути коммунизма

Они получают копейку за вздох

И рубль за строку оптимизма…

Пробившись сквозь дебри поэтов, вдвоем

Мы перед редактором стынем.

Ты сразу: «Стихотворенье мое

Годится к восьмой годовщине».

Но сзади тебя оборвали тотчас:

«Куда вы! Стихи наши лучше!

Они приготавливаются у нас

На всякий торжественный случай.

Красная Армия за восемь лет

Нагнала на нас вдохновенье…

Да здравствуют Либкнехт, и Губпрофсовет,

И прочие учрежденья!

Да здравствует это, да здравствует то!..»

И, поражен беспорядком,

Ты начал укутываться в пальто,

Меня задевая подкладкой.

Я всполз на рукав пиджака твоего

И слышал, как сердце стучало…

Поверь: никогда ни одно существо

Так близко к тебе не стояло.

Когда я опять перешел на кровать,

Мне стало отчаянно скверно,

И начал я громко и часто чихать.

Но ты не расслышал, наверно.

Мои сотоварищи — те же клопы —

На нас со слезами смотрели,

Пускай они меньше тебя и слабы —

Им лучше живется в постели.

Пусть ночь наша будет темна и слепа,

Но все же — клянусь головою —

История наша не знает клопа.

Покончившего с собою.

1926.

ПОТОП

Джон!

Дорогая!

Ты хмуришь свой крохотный лоб,

Ты задумалась, Джэн,

Не о нашем ли грустном побеге?

(Говорят, приближается Новый потоп,

Нам пора позаботиться

О ковчеге.

Видишь —

Мир заливает водой и огнем,