Я заберу тебя с собой
Шрифт:
Почему больше нет автоответчика? Что за шутки?
В ярости он принялся пинать ногой комод во фламандском стиле, а потом, обессиленный, рухнул в кресло, схватившись руками за голову.
И в этот момент в гостиную вошла синьора Билья, толкавшая перед собой тележку, на которой высилась супница, до краев полная бульоном с тортеллини, и блюдо с десятью видами сыра, салатом из цикория, вареной картошкой, почками с трюфелями, и кремовый торт.
При виде всего этого Грациано едва не стошнило.
—
— Не хочу я есть! А ты, кажется, дала обет молчания? Дала обед, так молчи, черт возьми. Так не считается: будешь мычать, как даун, отправишься в ад, — сорвался Грациано и опять впал в прострацию. Волосы свесились ему на лицо.
«Эта сучка сбежала с Мантовани».
Потом раздался другой голос, голос разума: «Погоди. Не торопись. Она просто поехала прогуляться. Или по делам. Вот увидишь, она перезвонит, и выяснится, что это какое-то недоразумение. Расслабься».
Он стал глубоко дышать, чтобы расслабиться.
— Добрый вечер всем, кто собрался сегодня в театре Виджевани в Риччоне! Добро пожаловать на восьмой выпуск Большого парада на Пятом канале! Это вечер звезд, вечер премье…
Грациано поднял голову.
По телевизору показывали Большой парад.
— Вас ждет долгий вечер, сегодня мы будем вручать премии лучшим на телевидении, — говорила ведущая. Блондинка с улыбкой в тридцать два сверкающих зуба. Рядом с ней стоял упитанный кавалер, тоже довольно улыбавшийся.
Камера пробежала по первым рядам зала. Бесчисленные женщины. Куча звезд разной величины. Даже пара голливудских актеров и несколько иностранных певцов.
— Прежде всего нужно упомянуть, — продолжала ведущая, — нашего замечательного спонсора, благодаря которому состоялся наш вечер. — Аплодисменты. — «Синтезис»! Часы, которые знают, что такое время.
Камера взлетела вверх, оставив внизу блондинку и сцену, и спланировала точно над головами вип-гостей, взяв в кадр запястье с великолепными спортивными часами «Синтезис». Рука, на запястье которой красовались часы, тискала женскую ногу в чулке с ажурной резинкой. Затем камера поднялась, показывая лица этих людей.
— Эрика! Мантовани! — пролепетал Грациано.
На Эрике было открытое голубое атласное платье. Ее волосы были небрежно собраны, несколько спадающих прядей подчеркивали длинную шею. Рядом с ней сидел Мантовани в смокинге. Белобрысый, большеносый, в круглых очках и с ухмылкой сытой свиньи. И он все еще сжимал бедро Эрики. Словно она принадлежала ему. Типичный жест самца, только что совокупившегося и теперь положившего лапу на свою собственность.
— А сейчас немного рекламы! — объявила ведущая.
Реклама подгузников «Памперс».
—
— Ээээээикаа? — спросила синьора Билья.
Грациано не удостоил ее ответом, взял телефон и заперся в комнате.
Он набрал номер со скоростью света. Он хотел оставить сообщение простое и ясное: «Я тебя убью, проблядь!»
— Алло, Мариапия? Ты меня видела? Ну как тебе мое платье? — послышался голос Эрики.
Грациано потерял дар речи.
— Алло!? Алло!? Мариапия, это ты?
Грациано пришел в себя.
— Я не Мариапия. Я Грациано. Я тебя… — Потом он решил, что лучше сделать вид, будто он ничего не знает. — Где ты? — Он старался говорить непринужденно.
— Грациано?.. — Эрика удивилась, но потом, кажется, обрадовалась. — Грациано! Как я рада тебя слышать!
— Где ты? — холодно переспросил он.
— У меня для тебя прекрасные новости. Я могу тебе перезвонить попозже?
— Нет, не можешь, я в дороге и у меня телефон разряжается.
— Завтра утром?
— Нет, говори сейчас.
— Ладно. Но я не могу долго разговаривать. — Тон ее внезапно изменился, стал из радостного раздраженным, но тут же сделался снова радостным, очень радостным. — Меня взяли! Все еще не могу поверить. Меня взяли после пробы. Я прошла пробы и уже почти уходила домой, когда приехал Андреа…
— Какой Андреа?
— Андреа Мантовани! Андреа меня увидел и сказал: «Мы должны попробовать эту девушку, кажется, у нее подходящие данные». Он так сказал. В общем, я прошла пробы второй раз. Прочитала текст и станцевала, и меня взяли. Грациано, я вне себя от счастья! МЕНЯ ВЗЯЛИ! ТЫ ПОНИМАЕШЬ? МЕНЯ ВЗЯЛИ СТАТИСТКОЙ В ШОУ «НЕ РОЙ ДРУГОМУ ЯМУ»!
— А-а. — Грациано был холоден, как мороженая треска.
— Ты не рад?
— Очень рад. Когда ты приедешь?
— Не знаю… Завтра мы начинаем съемки… Скоро… Я надеюсь.
— Я тут все устроил. Мы тебя ждем. Моя мать готовит, а я сообщил друзьям новость…
— Какую новость?
— Что мы женимся.
— Слушай, мы можем завтра об этом поговорить? Реклама заканчивается. Я не могу больше разговаривать.
— Ты не хочешь больше выходить за меня замуж?
В боку легонько кольнуло.
— Мы можем обсудить это завтра?
И тут, наконец, ярость Грациано дошла до предела и хлынула через край. Ее хватило бы на целый олимпийский бассейн. Он горячился больше, чем жеребец на скачках, злился сильнее, чем гонщик, который выигрывал чемпионат мира, а у него на последнем повороте заглох мотор, чем аспирант, которому его девушка по ошибке стерла из компьютера файл с диссертацией, чем пациент, которому по ошибке удалили почку.
Он был вне себя.