Я заберу тебя с собой
Шрифт:
Когда синьор Морони узнал об этом, он чуть не спятил. «Господи, почему у меня такой тупой сын? Да что ж мне так не повезло!» — орал он, бия себя в грудь, а потом принялся проклинать гены своей жены: это из-за них у него дети идиоты.
Морони вызвал мастера, но именно в тот день, когда он должен был прийти, надо было везти синьору Морони к врачу в Чивитавеккью, а потому отец сказал Пьетро: «Я тебя прошу, сиди дома. Покажешь мастеру, где машина. Он ее увезет. Мы с матерью вернемся вечером. Я тебя прошу, никуда не уходи».
И
Потом пришли брат с Патти, и они тоже уселись смотреть фильм.
Но Миммо совершенно не хотелось следить за приключениями капитана Кирка и его товарищей. Его мать так редко выбиралась из дому, что он хотел этим воспользоваться. Он мял и тискал свою девушку, как влюбленный осьминог.
Но Патриция увертывалась, била его по рукам и кричала:
— Прекрати, не трогай меня. Да перестань ты!
— Да что с тобой? Почему ты не хочешь? У тебя эти дела? — прошептал Миммо ей на ушко, а потом попытался это ушко обследовать при помощи языка.
Патриция вскочила и указала пальцем на Пьетро.
— Ты прекрасно знаешь. Тут твой брат. Вот и все. Он всегда нам мешает… Надоел уже, и он на нас смотрит так… Следит за нами. Прогони его.
Вот уж неправда.
Пьетро интересовала только судьба Спока, и вовсе он не следил, как эти двое лижутся и делают всякие гадости.
Правда заключалась в другом. Патриция злилась на Пьетро. Она ревновала. Отношения у братьев были приятельские, они шутили между собой по-своему, а Патриция принципиально ревновала всякого, кто был в близких отношениях с ее парнем.
— Ты же видишь, он смотрит телевизор… — ответил Миммо.
— Прогони его. Если он не уйдет, ничего не будет.
Миммо подошел к Пьетро:
— Может, ты пойдешь на улицу поиграешь? Прогуляешься. — Потом он прибег к обману: — Я эту серию видел, она дурацкая…
— А мне нравится… — запротестовал Пьетро.
Миммо приуныл и забегал кругами по комнате, пытаясь найти выход из сложившейся ситуации, и наконец нашел его. Все просто. Сдвинуть кровати родителей в одну двуспальную кровать.
Лучший выход.
— Во сколько возвращаются папа с мамой? — спросил он у Пьетро.
— Они поехали к врачу. В половине девятого, в девять. Поздно. Не знаю точно.
— Прекрасно. Пошли давай.
Миммо схватил Патти за руку и потащил было ее за собой, но она не двинулась с места. Уперлась.
— Ни за что. Не пойду. Если этот будет в доме — я не стану.
Тогда Миммо пустил в ход последний козырь: вытащив щедрым жестом из бумажника десять тысяч лир, попросил Пьетро купить ему сигарет.
— А на сдачу купи себе большое мороженое и сыграй пару раз во что-нибудь.
— Не могу. Папа сказал, чтобы я сидел дома. Мне надо дождаться мастера для стиральной машины, — очень
— Не переживай. Я обо всем позабочусь. Я покажу мастеру машину сам. А ты сходи за сигаретами.
— Но… но… папа рассердится. Я не…
— Давай иди и не ной. — Миммо сунул деньги ему в карман джинсов и выпихнул его за дверь.
Разумеется, все пошло по наихудшему сценарию.
Пьетро поехал в город, по дороге встретил Глорию, направлявшуюся на занятие по верховой езде, и она уговорила его ехать с ней, а он, как всегда, поддался. Тем временем приехал мастер. Оказался перед закрытой дверью, позвонил, но Миммо его не слышал: он героически сражался с обтягивающими штанами Патти (которая оказалась редкой подлюкой: она слышала, но ничего не сказала). Мастер ушел. В половине восьмого, на час раньше, чем ожидалось, синьор Морони с супругой припарковали свой автомобиль во дворе.
Марио Морони вылез из машины злой-презлой, потому что потратил триста девяносто пять тысяч лир на всякую невромуть для жены, выкрикивая: «Да на хрен они нужны, только разводят тебя на деньги, чтоб жулье всякое богатело», зашел в дом и обнаружил, что стиральная машина все еще там. Он почувствовал, что руки у него вдруг стали горячими и зачесались, словно крапивница вскочила, и еще что у него сейчас лопнет мочевой пузырь (ему так и не удалось отлить с момента выезда из Чивитавеккьи), он побежал наверх, расстегнул ширинку еще в коридоре, распахнул дверь туалета и застыл, открыв рот.
На унитазе сидела…
… эта засранка Патриция!
Волосы у нее были мокрые, она была в ЕГО голубом халате и красила ногти на ногах красным лаком, но, увидев его с расчехленным орудием, завопила как ненормальная, словно он пришел ее насиловать. Синьор Морони засунул член в штаны и хлопнул дверью туалета с такой силой, что большой кусок штукатурки отвалился от стены и упал на пол. Разъяренный, как африканский бородавочник, он стукнул кулаком по буфету из красного дерева с такой силой, словно это была наковальня, и проломил его. Заработал трещину в паре костей руки. Сдержал нечеловеческий вопль и отправился за Миммо в его комнату.
Его там не было.
Он распахнул дверь СВОЕЙ комнаты и обнаружил Миммо растянувшимся на ЕГО кровати, голого, счастливого и похрапывающего, с выражением блаженства и спокойствия на лице, словно херувимчик, у которого только что отсосали.
«Они тра… трахались на… на моей кровати сукин… сукин сын вот ты кто никакого уважения никакого поганая сука я тебе покажу как уважать я тебя убью ты как уважать навсегда у меня запомнишь я тебе покажу как надо себя вести, я…»
Ярость первобытная и безудержная, скрытая в древних участках его ДНК, пробудилась с ревом, слепое бешенство, нуждавшееся в немедленной разрядке.