Я заберу тебя с собой
Шрифт:
Но почему Эрика дала ему надежду?
Отрывок одного разговора Эрики Треттель и Мариапии Манкузо, тоже танцовщицы из «Хэнговера», произошедшего во время подготовки к выходу на сцену, поможет нам это понять.
— А правду говорят, будто ты теперь девушка Грациано? — спросила Мариапия, выщипывая пинцетом волосок над правым соском.
— Кто тебе сказал? — Эрика разогревала мышцы в центре раздевалки.
— Да все говорят.
— А… И что говорят?
Мариапия рассмотрела в зеркало правую бровь и подправила
— Это правда?
— Что?
— Что он твой парень.
— Ну… не то чтобы… В общем, мы встречаемся.
— В каком смысле?
Эрика фыркнула.
— Что ты пристала? Грациано меня любит. По-настоящему. Не так, как этот придурок Тони.
Тони Доусон, английский ди-джей из «Антракса», недолго крутил с Эрикой, а потом бросил ее ради вокалистки «Funeral Strike», дэт-метал группы из Марке.
— А ты любишь его?
— Люблю, конечно. Такой не подставит. Правильный парень.
— Это верно, — согласилась Мариапия.
— Он же мне щенка подарил! Такой миленький. Фило бразильеро.
— Это что такое?
— Очень редкая порода. Специально вывели. В Бразилии с ними ловили рабов, которые сбегали с плантаций. Но он сам с ним возится, мне щенок не нужен. Я его назвала Антуан.
— Как парикмахера?
— Ага.
— А еще говорят, будто вы собираетесь пожениться и поехать жить к его матери и там открыть магазин одежды.
— Ты что, дура? Короче, мы тут вечером сидели на пляже, и он опять завел эту шарманку про свой дом, про магазин джинсовый с норвежскими свитерами, про галантерею матери, что он хочет детей и жениться на мне, любит меня. Я ему сказала, что это, конечно, неплохая идея…
— Неплохая?
— Погоди. Это я просто так. Мне тогда показалось, что идея неплохая. Но он это вбил себе в голову. Я ему скажу, чтобы он прекратил это всем рассказывать. А то будет плохо. Он меня может и достать.
— Ну и скажи ему!
— Скажу, конечно.
Мариапия приступила к левой брови.
— А ты в него влюблена?
— Пожалуй, нет… Я ж говорю, он милый. Очень славный человек. В сто раз лучше этого ублюдка Тони. Но он слишком поверхностный. И эта его идея с магазином… Если я на Рождество не буду работать, он сказал, что повезет меня на Ямайку. Круто, правда?
— А… ты с ним спишь?
Эрика встала и потянулась:
— Что за вопросы? Нет. Обычно нет. Но он настаивает, и так каждый раз, и в конце концов… Ну я ему и даю, но… Как это сказать?
— Что?
— Когда что-то делаешь, но не от души, это немного неприятно.
— Не знаю… Равнодушно, что ли?
— Да не равнодушно. Не то. Ну как это?
— Неохотно?
— Не-е-ет!
— Расчетливо?
— Точно. Расчетливо. Я ему даю расчетливо.
Грациано унижался перед Эрикой, как еще ни перед кем не унижался, он вел себя как последний дурак, ожидая ее часами там, куда, как все знали, она и приходить не собиралась, часами висел на телефоне, разыскивая ее по всему Риччоне и окрестностям, ему врала Мариапия, покрывавшая подружку, когда та уходила
Все, кто хоть немного любил его, говорили, что ему следует ее бросить, что он не в себе. Что эта девица его доведет.
Но Грациано не слушал. Он прекратил трахаться с молодящимися тетками, бросил музыку и упрямо и молча, потому что Эрику раздражали разговоры на эту тему, продолжал верить в джинсовый магазин и в то, что рано или поздно она изменится и выкинет из головы эту дрянь — телевидение. Ведь это не он того хочет, это судьба захотела так, той ночью, когда Эрика по ее воле оказалась на подиуме дискотеки «Хэнговер».
И настал момент, когда, казалось, его мечта как по волшебству стала исполняться.
В октябре они переехали в Рим.
В снятую на Рока-Верде однокомнатную квартиру. Это была какая-то дыра на девятом этаже дома, втиснутого между скоростным шоссе и кольцевой дорогой.
Эрика уговорила Грациано поехать с ней. Без него она терялась в большом городе. Он должен помочь ей найти работу, заявила она.
Нужно было сделать массу дел: подыскать хорошего фотографа для портфолио, энергичного агента с нужными связями, преподавателя, который поставит ей дикцию и избавит от резкого трентинского акцента, а также преподавателя актерского мастерства, чтобы она вела себя перед камерой более раскованно.
И — пробы.
Они выходили из дома рано утром и целый день мотались между киностудией «Чинечитта», кадровыми агентствами, другими киностудиями и возвращались вечером совершенно разбитыми.
Иногда, когда у Эрики были уроки, Грациано сажал Антуана в машину и ехал на Виллу Боргезе. И шел через олений парк, до Сиенской площади и дальше, в Пинчо. Он ходил быстро. Ему нравилось гулять среди зелени.
Антуан трусил сзади. Его маленькие лапки не выдерживали такого темпа. Грациано тянул его за ошейник: «Да шевелись ты, лентяй! Живо!» Не помогало. Тогда Грациано присаживался на скамейку и закуривал, а Антуан принимался грызть его туфли.
Грациано не походил больше на латиноамериканского сердцееда, каким он был в «Морском гребешке» и от которого немки так и падали.
Он выглядел теперь лет на десять старше. Бледный, под глазами мешки, темная щетина, спортивный костюм, борода с проседью — и несчастный.
Несчастнее не бывает.
Все складывалось просто отвратительно.
Эрика не любит его.
Она с ним связалась только потому, что он платит за уроки, за квартиру, за платья, за фотографа — за все. Потому что возит ее на машине. Потому что вечером приносит из магазина жареного цыпленка.