Я захватываю замок
Шрифт:
Я растерянно разглядывала пронумерованные предложения, каждое длиной в две-три строчки. Стихи? Сочетания слов мне понравились; звучали они загадочно, но в них чувствовался смысл. Ликование было недолгим.
— Подсказки к кроссворду, — с отвращением процедила я. — Он развлекался! Нечего здесь читать. Идем!
Кстати, совсем забыла о Саймоне! Он ведь может уехать в любую минуту!
Ноги сами понесли меня к лестнице.
— Эй, мне нужен свет! — закричал Томас. — Я не уйду, пока все не дочитаю.
Я даже не
Когда я выбралась наверх, из недр башни донесся вопль Томаса:
— Ты бы видела «Раздел В»! Сплошные диаграммы с пометками расстояний между разными пунктами! Еще нарисована птица, а рядом с клювом — слова. Вроде бы она говорит.
— Это почтовый голубь! — насмешливо бросила я. — Наверное, дальше будет портплед и тарелка с ивовым узором.
Брат в ответ обвинил меня в том, что я веду себя, как отец Гарри.
— Он тоже издевался над «Борьбой Иакова». А я уверен, тут что-то серьезное!
Но я по-прежнему ему не верила. Какая мне вообще разница: черновик это или шутка? Саймон, Саймон, Саймон… Больше меня в тот миг ничто не занимало.
Мачеха торопливо спустилась в кухню.
— Мортмейн в ванной, можно поговорить. — Ее голос дрожал от волнения. — Как чудесно, он засел за работу! Ну, что там?
Ужасно не хотелось ее разочаровывать.
— Э-э-э… не знаю. Может, Томас прав, может, ошибается… — начала я издалека.
На описании кроссвордов Топаз сникла.
— И он наверняка считает это работой, — озабоченно проговорила она. — Его разум в смятении. Пройти через такое!.. Знаешь, мне нужно тебе кое-что рассказать. Впрочем, сейчас нет времени. Сначала Саймон. Кассандра, не съездишь с ним вместо меня? А я останусь с Мортмейном. Не стоит говорить ему о побеге Роуз, пока он не окреп. Я и о Саймоне не рассказала.
Сердце чуть не выскочило из груди от восторга.
— Конечно!
— Ради бога, вправь Роуз мозги. Я объяснила Саймону, что лучше поехать тебе. Он тоже так считает. Ты скорее на нее повлияешь. Он в машине.
Собралась я в мгновение ока. Стыдно признаться, но душа моя пела. Несмотря на провал эксперимента с отцом. Несмотря на боль в глазах Саймона.
Роуз его бросила. Бросила! Вот-вот мы помчимся в неизвестность навстречу солнцу. Вдвоем!
Я побежала к автомобилю. Еще было темно, но небо стало мутным, звезды потускнели. На подъемном мосту я услышала вой Элоизы. Мы заперли ее в караульне, и теперь она, взобравшись на отцовский стол, прижималась длинной мордой к черному окну.
Сердце ухнуло: там ведь дневник! Слава богу, следом выскочила Топаз со свертком бутербродов. Я попросила ее спрятать записи и не пытаться их расшифровать.
— Передай папе привет. Объясни ему, мы хотели как лучше! — От счастья мне хотелось обласкать всех и каждого.
И мы тронулись. Миновали сарай, где я подслушала разговор Саймона с братом. Проскочили
Вот и каштан у гостиницы! Мне стало больно за Саймона: вдруг он вспомнил золотистые волосы Роуз на фоне зеленой листвы?
«Я сделаю его счастливым! — пообещала я себе. — Клянусь! Руки у меня теперь развязаны».
В начале пути мы чуть-чуть поговорили об отце. Коттон не согласился с моим предположением, что найденные в башне черновики — пустое бумагомарание, и захотел взглянуть на них сам.
— Хотя, конечно, это и в самом деле необычно, — добавил он. И замолчал.
Когда мы отъехали от годсендской дороги на несколько миль, Саймон неожиданно спросил:
— Вы знали об истинных чувствах Роуз ко мне?
Что тут ответишь? Я задумалась. Надолго.
— Ладно, неважно, — бросил он. — Разумеется, я не имел права спрашивать.
— Саймон… — начала я.
Но он меня перебил.
— Оставим эту тему. Лучше сначала выяснить, действительно ли она думает так, как написала.
Затем Саймон предложил надвинуть крышу, чтобы я не замерзла: убрать ее попросила Топаз — в Лондоне стояла духота. Я отказалась. Воздух был по-утреннему прохладный, но приятный.
До чего же странная атмосфера в сонных деревнях! И мотор там рокочет громче, и фары светят ярче…
У домов Коттон сразу сбрасывал скорость. А ведь другие в его состоянии мчали бы сломя голову. В одном коттедже на верхнем этаже мерцал огонек свечи, у калитки стоял автомобиль.
— Наверное, доктор, — сказала я.
— Кто-то при смерти… Или вот-вот появится на свет… — отозвался он.
Темно-синее небо поблекло, стало дымчатым. Деревня напоминала бесцветную картинку, нарисованную мелом на серой бумаге, — на мили вокруг ни единого яркого мазка. Ни день, ни ночь, ни рассвет… Скорее сумерки. Я поделилась наблюдением с Саймоном. Оказывается, этот странный свет, окутывающий мир перед восходом солнца, он называет расплывчатым!
Вскоре мы остановились свериться с картой. По обе стороны дороги расстилались покрытые туманом заливные луга, там и сям темнели подстриженные ивы. Вдалеке прокукарекал петух.
— Жаль, рассвет сегодня не удался, нечем вам полюбоваться, — сказал Саймон.
Как же он ошибся! Прекраснее рассвета я не видела: на наших глазах густой серый туман превратился в золотистую дымку.
— Поразительно! — заметил Коттон, наблюдая за волшебным преображением. — И ведь солнца, как будто нет…
Ну, разве не символично? Так, за туманом тревог он не видит пока счастья, которое ждет его со мной.
— Перекусим? — спросила я.
Бутерброд Саймон взял, наверное, только за компанию, зато разговор поддержал охотно: о том, как трудно описать светящуюся дымку, и почему вообще хочется описывать красоту.