Я жду вас всегда с интересом (Рассказы)
Шрифт:
— Бросьте, — говорю, — свою жену в таком случае, раз такое дело, детей у вас нет, не так страшно… ничего я больше вам посоветовать не могу.
— Как не страшно? По-вашему, не страшно? Бросить ее? Да вы что? Как же так?!
— Уходят же другие, если невмоготу, как вам, к примеру…
— Знаете что… Проводите меня домой… Я вас прошу… при вас она не посмеет, сделайте такую любезность… я боюсь… произойдет землетрясение…
— Вы же говорили, она вас ругала за то, что вы не пьете. Сейчас вы выпили. Выходит, жена вас будет
— Вы думаете?
— Вы же сами говорили.
— Да, да… но я же не с ней выпил… если бы я с ней выпил, нет, я боюсь…
— Первый раз вижу человека, чтобы так своей жены боялся.
— О! Вы ее не знаете! Нет, вы ее не знаете!
Мне любопытно стало, что у него за жена. Зверски он ее боялся. Буквально дрожал от страха.
— Не волнуйтесь, — говорю, — не выпить ли нам еще, я вас провожу, вы не волнуйтесь.
— Давайте, давайте пить, а потом вы увидите настоящее землетрясение…
Мы выпили. Я расплатился.
Мороз был крепкий, но мы не замечали. Выпили по кружке подогретого пива в новом красном ларьке на углу. «Мороз и пиво — день чудесный…» вертелось у меня в голове такое дурацкое сочетание слов. Я взял его под руку. Путаным жестом руки показывал он мне свой дом. Снег скрипел под ногами. Дом его был где-то рядом.
— Вот мои окна, — сказал он наконец, когда мы не совсем прямым путем подошли к его дому.
Окна светились божественно. Одно окно синевато-голубое, другое сиреневое.
Мы поднялись по лестнице. Его шаги становились все более неуверенными, по мере того как мы подходили к его квартире.
Он стоял шатаясь, кивая все время на звонок, чтобы звонил я. Я позвонил.
Она появилась в дверях, как богиня.
Он, как вошел, тут же свалился на диван, — скучновато с его стороны.
— До свидания, — сказал я.
— Погодите, — сказала она, — вы любите стрелять?
— Как то есть? — спросил я.
— Из винтовки, из револьвера?
— Как вас понять?
— Вы стреляете из лука? Мне подарили настоящий индейский лук. Вы видите его? — Она кивнула на мужа. — Недавно он отсутствовал пятнадцать суток…
— О да, он мне рассказывал, он всюду побывал, он дипломат…
— Вот его дипломатическое положение! На тахте! Нигде он не был, никуда не ездил! Играет дипломата, конструктора, черта лешего, а люди верят. Если бы ему не верили…
— А кем он работает? — спросил я.
— Артист.
Я так и не понял, артист ли он театра или в жизни артист.
— Вы не хотите пострелять из лука? — спросила она. — Не хотите ли вы выстрелить из лука в его зад? — Она засмеялась, мотнув головой, и волосы закачались… — Я могу вам принести лук, могу доставить вам такое удовольствие…
— Благодарю вас, — сказал я, — у меня такого желания нету.
— Как жаль! А у меня есть! — Она снова мотнула головой. — Мне вас жаль! Вы получили бы громадное удовольствие!
— Так, значит, он артист… — сказал
Я хлопнул новой дверью с силой, на какую был только способен. Сошел по новой лестнице. Вышел на новый проспект Космонавтов.
Дома-то меня жена ждет, дети, а я болтаюсь…
Художник
Зачем я ему был нужен, я не мог понять.
— Я был бы очень признателен вам, — говорил он мне по телефону, — если бы вы посетили мою выставку офортов и монотипий в зале для игры в мяч во Дворце культуры.
Мы с ним когда-то учились в художественном училище — не то он был старше, не то я был старше, я его не очень-то хорошо помнил: мы с ним на разных курсах учились.
Зачем я ему все-таки был нужен? Но, видно, я был ему просто необходим, раз он мне по нескольку раз в день звонил, когда меня дома не было.
Потом он поймал меня; не очень-то хотелось мне ехать на его выставку, дел у меня по горло было, но я все-таки поехал — он бы от меня не отстал, я это сразу понял.
Он встретил меня у двери.
— Я всех своих старых приятелей приглашаю на свою выставку, — сказал он.
Я никогда не был его приятелем. Мало того, я понял, что никогда не видел его и никогда не учился с ним в одном училище. Он совсем другой человек, не тот, за которого я его принял по телефону.
— Почему вы считаете меня своим приятелем? — спросил я его мягко.
Он молча и торжественно раскрыл передо мною книгу отзывов. Попросил подумать, перед тем как написать отзыв о его картинах. Он, разумеется, хотел, чтобы я написал ему туда слова лестные и приятные. Но я не смотрел еще выставку. А это, видимо, его не интересовало. Его главным образом положительный отзыв интересовал. Он протягивал книгу с улыбкой, и опять-таки я не мог понять, зачем ему мой отзыв. Я не представитель Министерства культуры или Академии художеств, не имею влияния в художественных кругах, не имею приятелей в этих сферах, не имею влиятельных родственников и ни в коей мере не мог бы способствовать успеху его творчества или, в крайнем случае, устроить выставку его работ вторично. Я сам, в конце концов, рисую этикетки на различные коробки для нашей пищевой промышленности, ни разу в жизни не выставлял своих произведений, которых, кстати, у меня и нет.
Я прошелся по залу. Работ было много. Все стены были завешаны работами. Если это только можно работами назвать. По моему мнению, здесь была бессмысленная трата времени. Глуповатый модерн, рассчитанный на количество. Я подивился энергии, направленной не в ту сторону таким молодым человеком. Он в люди выбивался любым способом; странное все-таки занятие — в люди выбиваться любым способом.
— Послушайте, — сказал я, — разве мы с вами знакомы?
Он обнял меня. Я попробовал отстраниться, но было поздно. Он цепко обнял меня и сказал: