Я же врейза
Шрифт:
Она подняла крик, вывалив всё разом: про ночную прогулку к мызе, встречу с Торандом, отданную для старушки шаль, которую в свою очередь накануне получила в подарок от Мелинды. И ещё про то, что нужно седлать коней, мчаться вслед за похитителями. Да она сама поскачет во главе отряда! А когда настигнет чёрных всадников, то им не поздоровится. Самое главное -- были бы живы-здоровы сестрицы.
Селенка остановилась только тогда, когда заметила, что багровая, как переспевший помидор, Аглая уселась в постели и широко открыла рот, но не может
И уж лучше бы Селенке никогда не слышать того, что изверглось из Аглаиного рта, когда матушка обрела способность говорить.
А потом Селенка очутилась запертой в гладильне, потому что в ней не было окон и пособница похитителей, зловредный подкидыш, бессердечная и неблагодарная мерзавка не смогла бы сбежать.
Видеть почти готовые наряды сестричек было тяжелее, чем вспоминать слова Аглаи. Через три дня зашумит, забурлит весь город: бал господинок! Только не мелькнут в танцах ни розовое, ни золотистое платье из грандопольских тканей... Где-то сейчас добродушные, смешливые сестрицы?.. Поди, не обсыхают их глаза, если они, конечно, ещё живы...
Прошло много времени, прежде чем кухарка, прятавшая глаза, внесла кувшин и краюшку ржаного хлеба. А потом пришёл Геройт и... не стал обвинять Селенку, только попросил: "Верни дочек". Удалился, пряча слёзы в красных опухших веках.
Селенка так и закипела от негодования, но потом поостыла. Наверное, и она бы на месте Аглаи и Геройта сочла, что у разбойников были пособники -- Торанд и Селенка. Кто, как не распутная сообщница, будет гулять по ночам? Такая запросто сможет выдать сестёр похитителям.
Толстушки всегда были добры к ней...
Однако хватит страдать, сидя на заднице! В конце концов, велла Селенка или нет?!
Но замок с той стороны двери не отвалился; не вернулся несправедливо арестованный Торанд; во дворе не появились стражники с отбитыми у преступников Витольдой и Мелиндой. Ровно ничего не произошло, как Селенка ни пыжилась и ни изощрялась, изображая волшебство.
Тогда она заплакала, призывая всех велл разом и в особенности ту, которая когда-то бросила её на дороге.
Конечно же, никто не откликнулся.
И что? Сидеть здесь и ждать страшных известий? Ничего подобного. Давно нужно было броситься на того, кто войдёт, вырваться из дома и отправиться искать сестёр и справедливость для Торанда.
Селенка затихла в углу гладильни, соображая, как половчее убежать.
За стенами дома послышались крики. Агая пыталась выставить кого-то вон.
– Теперь дочь веллы -- единственная ваша наследница!
– каркал хриплый женский голос.
– Не бывать тому!
– вопила Аглая.
– Мои дочки вернутся!
– Ещё как бывать!
– злорадствовала хриплоголосая.
– И дочек вам не видать, как своих ушей! Пропали! Исчезли! А может, сами сбежали? Сговорились с разбойниками? А?
– Неправда!
– неистовствовала Аглая.
– Селенка видела, как их увозили! И наш работник Торанд видел!
–
– Иди отсюда, проклятая! По твоему наущению и на свою беду взяли мы это отродье. Столько лет промучились с ней, и вот награда -- лишились своих дочек, кровиночек...
Аглая ударилась в плач, а Селенка похолодела и потеряла интерес к тому, что там будет дальше на улице.
Торанд? Голова?.. Не может быть, чтобы казнь свершилась так быстро. В сонном и медлительном Велиполе правосудие длилось долго -- неделю-другую.
И Селенка приготовилась с боем вырваться из гладильни. И пусть даже грандопольский волшебник войдёт первым. У него, поди, есть пузо, в которое можно пнуть башмаком. Так и повалится. Пока соберётся со своей волшбой, Селенка уже будет далеко.
Но никто не явился. Не принёс пищи или горшка. Селенка даже подивилась: почему надобности, естественные для человека, её совершенно не волнуют? И тут же переключилась на тяжкие раздумья. А что она сможет сделать для Торанда и сестёр? На самом деле, а не в глупых мыслях, которые скачут галопом?
И вдруг...
Ощущение полной свободы нахлынуло внезапно, как проливной дождь из заблудившейся тучки. "Наверное, уже наступили сумерки", - решила Селенка. Она подошла к двери, приложила ладони к тёмным от времени дубовым доскам. И не поверила ни глазам, ни ушам. Щёлкнул замок, звякнул запор, и створка тихо распахнулась.
Селенка прошла пустым коридором к чёрному выходу возле кухни.
Скорбная тишина дышала ей в спину запахом каких-то капель или трав. Горе пыталось застить Селенке глаза. Безысходность цеплялась за плечи, норовила остановить.
Селенка выскользнула из дома.
Город спал, будто ничего и не случилось. От этой мирной тишины почему-то было особенно тошно.
Ноги сами понесли тем путём, которым скрылись похитители. За городскими воротами, которые только так назывались, а на самом деле были двумя столбами без створок, луна досиня целовала утоптанную дорогу и высокие кусты. Каждый блик, казалось, издавал звучание -- тихое, мелодичное, будто где-то далеко-далеко играла музыкальная шкатулка. И такой печальной была эта ночная музыка, что сердце Селенки сжалось. "Ох, Торанд..." - прошептала она.
Вскоре впереди показался высокий силуэт. Человек шёл ей навстречу. Селенка не испугалась: во-первых, он один. Во-вторых, пеший. В третьих, не зря упали запоры её узилища -- что-то поменялось и в мире, и в ней самой.
А через миг бросилась к прохожему с воплем: "Торанд!"
Да, это был их бывший работник.
Но очень странный: глаза неподвижно глядели поверх Селенкиных взлохмаченных кудряшек, осунувшиеся щёки напоминали цветом придонный лёд, а губы были темны. Торанд прижимал к шее оторванный рукав рубахи.