Я жива (Воспоминания о плене)
Шрифт:
Отец больше года пролежал в больнице O.P.D. [20] , которая являлась одной из самых прогрессивных клиник страны. Первые два месяца он был в состоянии комы. Затем он понемногу пришел в сознание, но при этом ничего не помнил. Он не узнавал даже нас. Нам, и особенно матери, стало очень трудно жить. Скудные доходы от нефти уходили на пропитание двенадцати членов семьи. Все дети еще ходили в школу. Мой старший брат Карим после девятого класса поступил в техникум, чтобы после учебы устроиться в Национальную нефтяную компанию и работать в ее техническом отделе. Несчастный случай, произошедший с отцом, в одним миг сделал всех нас взрослыми. Карим и Рахман пытались заполнить собой пустоту, образовавшуюся в результате отсутствия отца, и сами стали мужчинами. Я тоже перестала быть той маленькой и веселой девочкой. Я улыбалась, но моя улыбка была такой слабой, что больше походила на гримасу плача. Отсутствие отца лишило наш дом изобилия, так что все старшие братья после занятий несколько часов подрабатывали в пекарне и бакалее, приносили в дом по паре туманов, и кое-как мы кормились благодаря им. Они стали настоящими кормильцами семьи – семьи, где единственным добытчиком и опорой до вчерашнего дня являлся отец, который постоянно, даже в часы досуга и отдыха, был чем-то занят – сваркой, покраской, штукатуркой и прочими хозяйственными делами.
20
После того как была открыта крупная клиника Национальной нефтяной компании, в ней появились существенные различия между двумя ее отделениями – отделением для сотрудников и отделением для рабочих – с точки зрения количества и качества услуг, но в обоих отделениях были одинаковые правила и порядки. Клиника состояла из двух подразделений: одно – для пациентов, которые могли ходить, называемое O.P.D., и другое – круглосуточный стационар для лежачих больных (прим. авт.).
Цветы в нашем саду поникли. Мир также угас и потерял краски в моих глазах. Каждый, кто приходил к нам, повторял, что садовые растения лишены заботливых рук отца, поэтому они и увяли. Временами я разговаривала с цветами и пернатыми обитателями дома, то есть курами и петухами. Мне казалось, что даже они чувствуют, что отца нет сейчас с нами. Всегда за нашей симпатичной курочкой бегали десять-двенадцать цыплят. Отец не позволял, чтобы даже одна рисинка пропала зря. Поскольку нас было десять детей, поднос, на котором подавалась еда, всегда оказывался совершенно пустым к концу трапезы, и отец давал курам и петухам зерно вместе с отходами зелени. Каждую пятницу он давал служителям мечети хайрат [21] . Каждую пятницу утром он готовил качи [22] , чтобы отнести его в мавзолей Сейеда Аббаса, и зажигал несколько свечей. Не было недели, а может быть, и дня, чтобы из нашего дома в качестве пожертвования не была отправлена хотя бы одна тарелка с пищей соседям с целью оказания им благодеяния, соблюдения их прав, а также – компенсации намеренно или ненамеренно причиненного кому-либо зла. Наш дом был пристанищем страждущих и неимущих. Если в нашу дверь стучался нищий, отец не давал ему уйти, не напоив его прохладной водой, не накормив и не обув его. Отец говорил: «Некоторые из святых странствуют по миру в одеждах нищих; они могут постучать в нашу дверь, а мы можем не знать, что это они. Будьте бдительны, впускайте в дом каждого и делайте благотворительные пожертвования им ради довольства Всевышнего. Имам Махди [23] – среди нас. Здоровайтесь со всеми – возможно, одним из ваших гостей окажется именно он». И теперь все вокруг, начиная с поникших цветов в саду нашего дома и заканчивая курами, петухами, школой, мечетью, соседями, нищими и т. д., знали, что отца нет. Я не помню, когда еще после несчастного случая с отцом я ела леблеби с изюмом, но одно я знаю точно – что вкус этого лакомства никогда больше не был таким же упоительным, как вкус того, которым нас угощал отец.
21
Благотворительные пожертвования ради Всевышнего и помощи душам ушедших близких (прим. авт.).
22
Питательное кушанье, которое готовится из муки и жиров животного происхождения (прим. перев.).
23
Имам Махди – по поверьям шиитов, двенадцатый имам мусульман, последний преемник пророка Мохаммада, мессия, который сокрыт среди людей и появится перед концом света (прим. перев.)
Карим и Рахман – старшие из братьев, желая сменить удручающую атмосферу, воцарившуюся в доме, вечерами устраивали футбольные турниры, в которых мне отводилась роль голкипера. Игру непременно выигрывала та команда, на воротах которой стояла я. Во время игры ребята увлеченно и резво преследовали мяч, но когда последний оказывался на близком от ворот расстоянии, они снижали скорость своего бега и интенсивность удара по мячу, поэтому он медленно, но верно катился в мою сторону, и мне не составляло никакого труда взять его, после чего я восторженно радовалась своему успеху, а все участники игры поощряли и стимулировали меня на новые достижения. Вначале я думала, что я – искусный вратарь, но потом поняла, что они просто подыгрывают мне, они хотели, чтобы я радовалась и кричала «Ура!»
Иногда мы с братьями играли в «дочки-матери». Несмотря на то, что дни проходили в движении между домом и больницей, все старались так или иначе компенсировать отсутствие отца. Рахман занимался борьбой и был известен своим хобби во всей округе. Он превратил все матрасы в спортивные маты. Он то и дело брал одного из ребят за пояс и говорил: «Маси, ты – судья!» Поверив окончательно в свой спортивный талант, я говорила себе: «Маси, раз ты стала мастером во вратарском деле, значит, вполне можешь быть и арбитром в борьбе». Рахман был добронравным борцом. Он говорил: «Для всего существуют свои правила и законы». Он всем давал возможность испытать удовольствие и сладкий вкус быть победителем и чемпионом. Он столько раз ложился на лопатки и клал на лопатки других, что в конце концов стал чемпионом провинции Хузестан в грекоримской борьбе.
Учебный год со всеми его трудностями, давлением и расставаниями подошел к концу, и настало время получения аттестата с годовыми отметками. Карим получил аттестаты всех ребят и за свой счет пригласил нас в «Шекарчийан-е адиби» [24] угоститься мороженым.
С нами не пошел только Рахман. Он всерьез занялся пекарским ремеслом. В тот день я несколько раз спросила, почему Рахман не пошел с нами, но не получила ответа. Карим не хотел портить нам настроение и поэтому ничего не сказал, но, как выяснилось впоследствии, он повздорил с Рахманом из-за того, что тот забросил учебу. Карим ругал Рахмана: «Нечестивый! Как ты умудряешься получать столько двоек? У тебя удовлетворительные оценки только по рисованию и физкультуре, и то лишь потому, видимо, что учителя по этим предметам пожалели тебя. Преподаватели даже в лицо тебя не знают – когда я брал твой аттестат с годовыми оценками,
24
Название известного в Абадане магазина-кафе, где продавали традиционное иранское мороженое (прим. авт.).
И вскоре настал шахривар [25] . Рахман даже не интересовался, какой сегодня день и месяц и когда начнутся экзамены. Карим, в большей, чем остальные, степени испытывавший чувство ответственности, решил сдать все экзамены вместо Рахмана. Об этом его решении никто не знал. Знали только он сам, Рахим и немного я. Как-то раз я услышала, как Карим говорил: «Я же получил вместо него подзатыльник! Сам он не появлялся на занятиях, его даже в лицо никто не знает, так что проблем не возникнет». Накануне Карим вместе с Рахимом пошли в мавзолей Сейеда Аббаса и поставили там по семь свечей за каждую двойку, полученную Рахманом, и совершили назр зажигать по семь свечей после каждого экзамена, пока не будут сданы все. Все шло прекрасно. После каждого экзамена Карим возвращался домой радостный и веселый и говорил: «Все прошло отлично!». Сам же Рахман каждый вечер приходил из пекарни уставший и обессиленный, заваливался спать, а утром снова уходил на работу, и таким образом он потерялся во времени. В отсутствие отца Рахман больше, чем все мы, сгибался под тяжестью навалившихся на нас проблем. Материальная ответственность за семью лежала в основном на нем. В эмоциональном плане Рахман был очень привязан к отцу, поэтому с трудом переносил разлуку с ним. Карим в свою очередь говорил нам касательно Рахмана: «Ничего ему не говорите, посмотрим, когда же, наконец, он образумится и займется учебой. Мы не хотим, чтобы отец расстраивался».
25
Шахривар – шестой месяц иранского календаря, соответствует 23 августа – 22 сентября по григорианскому календарю (прим. перев.).
Все шло хорошо, пока не настал день последнего экзамена – экзамена по географии. Вот как Карим потом вспоминал тот день: «В начале экзамена я сидел на стуле и ждал, когда нам раздадут экзаменационные листы, как вдруг в дверях учебного класса увидел Рахмана. На входе у него спросили имя и фамилию и проводили к его месту. Однако господину Рахмати – директору школы, от которого я тогда получил пару шлепков и оплеух, как оказалось, мое лицо было более знакомым, чем лицо Рахмана. Он вместе с Рахманом подошел ко мне и спросил у Рахмана: “Как твое имя?” Рахман не ответил. Директор повторил свой вопрос. Рахман растерянно посмотрел на меня и снова промолчал, не ответив. Тогда господин директор спросил меня: “Как твое имя?” Я ответил: “Абдул-Рахман Абад”. Услышав это, он быстро взял Рахмана за ухо, потащил его к выходу и вышвырнул за дверь, затем его привязали к столбу в центре школьного двора и стали бить по рукам и ногам пальмовой тростинкой, а господин Рахмати громко вопрошал: “Ах ты, мошенник! Ты хотел прийти на экзамен вместо Абдул-Рахмана Абада?” Он замахивался на Рахмана своей пальмовой тростинкой и бил его».
После основательной порки Рахмана отвезли в Учреждение образования и воспитания Абадана. Один наш близкий родственник – господин Ганджеи, являвшийся одним из руководителей этого учреждения, хорошо знал Карима и Рахмана. Он также знал, что Карим хорошо учится и считается одним из лучших учеников в классе, а Рахман, в противоположность ему, – разгильдяй и оболтус. Когда он понял, в чем дело, то решил завести на Рахмана досье под вымышленным именем и фамилией на основании обвинения в надувательстве и попытке выдать себя за другого человека для сдачи экзамена, с тем рассчетом, что потом это дело благополучно будет забыто. В тот год Рахман, благодаря усилиям Карима, прошел все экзамены с хорошими оценками, однако на следующий год история снова повторилась.
С наступлением осени отца выписали из больницы, чтобы он находился дома под наблюдением врачей. И дом под сенью его присутствия вновь обрел дыхание и жизнь! Первое время мы рассказывали, а он слушал. Порой он долго молчал, уходил в раздумья и лишь изредка смеялся. Мы были согласны и на это. Того, что отец был дома и мы его видели, для меня было достаточно. Мне так хотелось, чтобы он поднялся, а его карманная девочка взяла бы из его кармана леблеби и изюм. Мне хотелось, чтобы он стоял в центре сада, как в старые добрые времена, и обрезал деревья. Но после того, как я, Ахмад и Али в последний раз порвали отцу карманы, вытаскивая из них любимое лакомство, он на протяжении долгих лет не мог стоять на ногах, и мы лишены были возможности атаковать его карманы. После того, как ему стало лучше и он понемногу пошел на поправку, он подружился с сотрудниками больницы и с тех пор никогда больше не расставался с последней. Больница стала для него местом работы и вторым домом. Во время его пребывания в больнице, казалось, ее сотрудники приобрели для него статус семьи. Бывало, он ставил свой стул перед входной дверью больницы и декламировал для сотрудников стихи Хафиза, Моуланы, а иногда сажал цветы и поливал деревья и кусты, которые росли в больничном дворе. Проходя мимо клиники, мы приветствовали его и махали ему рукой. Отец велел ребятам не работать во время учебного года; он сказал, что кто захочет, может подрабатывать летом, во время каникул, чтобы таким образом обеспечить себе пропитание на зиму.
Рахман, испытавший столько несправедливых наказаний, стал похож на лесного петушка и на всех бросался. У него был несомненный талант и явная предрасположенность к литературе и поэзии. Окончив девятый класс, он выбрал для себя в качестве специальности литературное творчество. Ему были знакомы стихи разных жанров: современный стих, арабский стих, книттельферс, или «ломаный стих», нухе [26] и т. д. К тому же он обладал хорошим голосом и вообще считался «золотым голосом» нашей семьи и всей округи. У него был настолько теплый голос, что порой, когда Рахман читал поэмы о трагических событиях на траурных церемониях и «собраниях оплакивания», люди начинали рыдать. На праздниках же и всякого рода радостных мероприятиях он всегда всех веселил, радовал и смешил, становясь главным украшением торжества. И вообще в его глазах был особый блеск.
26
Нухе – специфическое и скорбное чтение стихов и молитв во время траурных церемоний святых, особенно церемоний, посвященных имаму Хусейну (прим. перев.).