Я жива (Воспоминания о плене)
Шрифт:
Глава третья
Революция
Наступил новый 1356 [29] учебный год. И снова школа, учителя, уроки, с которыми, однако, на этот раз мы начинали новый учебный этап. Я снова оказалась первоклассницей. Несмотря на то, что я перешла в первый класс дабирестана (старшие классы школьного курса), у меня было ощущение того, будто меня сбросили с вершины горы к ее подножию.
Мне совершенно не нравилась нелогичная, на мой взгляд, школьная система, предполагавшая начало каждого нового из трех школьных этапов с первого класса. Это обескураживало меня и приводило в смятение. Дойдя до пятого класса дабестана – начальной школы, я была в преддверии подросткового периода и пубертата, и вдруг меня перекинули в первый класс средней школы, и как я старалась быстрее попасть в ее третий, последний класс, а теперь меня перебросили в первый класс дабирестана – дабирестана имени доктора Мосад-дыка.
29
1356 год
В тот год наша школьная форма была синего цвета. Длина платья непременно должна была быть выше колена на один сантиметр. Платье дополняли белые чулки, белый пояс и черные туфли. Пространство дабирестана была в четыре раза больше, чем площадь школы-рахнамайи «Шахрзад». Школа-дабирестан имени доктора Мосаддыка была самой крупной женской школой в Абадане. Тот год, по сравнению с предыдущими годами, имел кардинальное отличие – Зари, несмотря на все ее шалости и озорство, с хорошими баллами поступила в школу имени Фирдоуси, находившуюся в административном квартале. Она была очень способной девочкой. Единственной ее проблемой было то, что она не могла нормально воспроизводить имевшиеся у нее знания из-за своего заикания.
Школа имени доктора Мосаддыка отличалась от других не только обширной территорией и большим числом учащихся, но и присутствием в ней крупных и языкастых девочек, учившихся в одиннадцатом и двенадцатом классах, оставшихся со времени прежней системы образования. Несмотря на то, что между нами и ними с точки зрения учебной дистанции было всего три года, все называли нас «первоклашками», а их – «двенадцатиклассниками». Возрастная разница между нами и ними вызывала в нас чувство страха и примешанное к нему чувство уважения. Это, в основном, были девочки, которые любыми путями хотели получить аттестат, но каждые два года оставались на второй год. Подобно цыплятам, которые боятся быть раздавленными под ногами, мы разместились среди них. Нас, старшеклассниц, а также тех девочек, которые учились по старой школьной системе, в присутствии директора построили на заднем дворе школы и распределили по классам. Директор и завучи по воспитательной работе держались так, что внушали всем уважение и страх. В обоих школьных дворах, где проходили торжественные церемонии, чинно стояли учителя. И только господин Юсефи – учитель литературы, который все время был чем-то недоволен, метался между двумя этими дворами. Всякий раз, когда, направляясь к себе в кабинет, он должен был пройти мимо группы девочек, у него начинали заплетаться ноги. Я не могла отождествить в своей голове предмет, который он преподавал, с его поведением. А вообще я обожала литературу и сочинения. Присутствуя на этих уроках, я растворялась во времени и пространстве. В противоположность школе «Шахрзад», в моей новой школе имелась большая библиотека, но находилась она во дворе учащихся старой системы – «двенадцатиклассников». Понемногу я стала вхожа в библиотеку, которая сделалась для меня своего рода рабочим пространством. Я переписала красивым почерком перечень всех имеющихся там книг, исправила все стертые номера, поменяла обложки, после чего мое присутствие в библиотеке стало стабильным и безусловным.
Однажды утром, сидя на уроке господина Юсефи, мы писали сочинение. Тема была очень своеобразная – не из тех, на которые мы обычно писали сочинения. Звучала эта тема так: «Если бы вы были на моем месте…».
Какая трудная тема! Я задавала себе вопрос: «Как же я могу поставить себя на место господина Юсефи и описать его?! Как я могу поменять свой характер, поведение и внешность, чтобы уподобиться ему?».
Это был первый раз, когда вместо привычных тем на уроках литературы и сочинений я сталкивалась с новой темой, и мне необходимо было оказаться на месте господина Юсефи. Я была рада представить себя учителем литературы, однако характер, а также растрепанный и суровый внешний вид господина Юсефи осложняли мне задачу перевоплощения. Всем другим классам он дал эту же тему для сочинения, и все девочки должны были в своих работах описать опыт бытия господином Юсефи. Это представлялось трудным и даже невозможным, однако я должна была увидеть положительную сторону этого вопроса и попытаться справиться с задачей. Моя фамилия стояла в самом начале классного журнала, потому я была уверена, что господин Юсефи не пропустит ее так просто и начнет с меня. Используя иносказательные приемы, язык сатиры и метафоры, я отобразила в своем сочинении все отрицательные черты его характера и отталкивающие качества, поместив их в кристальный сосуд изящной литературной словесности, чтобы таким образом оттенить и отразить его мужскую суровость и брутальность. Это сочинение оказалось самым трудным, но, возможно, самым удачным из всего, что мне до этого довелось написать в жизни. Воплощение в образ нелюбимого учителя заняло у меня довольно много времени.
Но едва я прочла заголовок сочинения, господин Юсефи вдруг закричал не своим голосом: «Принеси-ка мне свою тетрадь!»
Как я уже сказала, мой отец всегда приносил домой с завода черновые бумаги, исписанные только с одной стороны, сам их сшивал и таким образом мастерил для нас тетради, чтобы сэкономить семейный бюджет на канцелярских
Вздувшиеся на его шее вены пригнали всю кровь к покрасневшему от гнева лицу. В противоположность ему, наши лица побледнели, и мы, заикаясь, как Зари, от страха, недоуменно смотрели друг на друга. Господин Юсефи снова закричал: «Если я, работая в школе по восемнадцать часов в день, не смогу направить вас на правильный путь, это будет означать, что я в сговоре с вашими отцами, и мы все – воры». Когда я услышала слово «вор», у меня перед глазами возник скромный образ моего отца. Мне захотелось закричать, закричать громче, чем кричал господин Юсефи. Я хотела сказать ему: «Да, мой отец – рабочий, но он – человек чести и благородства! Возможно, тело его пахнет нефтью, но душа его благоухает честью и достоинством!» В тот момент я почувствовала в душе щемящее чувство тоски по отцу, по его рабочим рукам, которые мне хотелось целовать. Мне вспомнились его слова, когда он говорил: «В нас есть столько скромности, что когда мы видим на улице у кого-либо украденный у нас велосипед, мы не смеем сказать ему, что это – наш велосипед». Отец всегда любил цветы – нарциссы и цеструмы – «ночные жасмины» и упивался ими весенней порой – порой цветения и благоухания.
Юсефи все еще возмущался и кричал: «Если я однажды не приду в школу, и они поставят на мое место уборщика школы, они правильно сделают! Когда интеллигенция начинает испытывать бедность, она спасается от нее любыми путями, и эти тетради – пример тому, и тогда появляется буржуазия!…» Он поставил нас в угол и заставил стоять на одной ноге. Ругая нас, он использовал выражения, которые я слышала впервые в жизни: каста интеллектуалов, буржуазия, феодализм. Я даже не могла правильно произнести эти слова. Казалось, мы и наши самодельные тетради стали поводом для выражения той боли и печали, которые на протяжении долгих лет тяготили душу господина Юсефи. Мы не понимали смысла слов, которые он говорил, и я отказывалась принимать на свой счет те нелепости и абсурд, которые он нес. Мы все были детьми рабочих, у которых было чувство собственного достоинства.
Господин Юсефи продолжал: «Именно ваши отцы создают для него (и указал пальцем на фотографию шаха) условия для развлечений; чтобы он проводил свои летние и зимние путешествия в ночных клубах и в полной мере наслаждался катанием на лодках [30] , гольфом, верховой ездой и играл в азартные игры в бильярдных клубах [31] ! Посчитайте сами, сколько таких клубов, кинотеатров и прочих заведений для азартных игр построено для него руками ваших отцов! Эти клубы и игорные дома – только в нашем проклятом городе, а кинотеатр «Тадж» нисколько не уступает американским и европейским аналогам, демонстрируемым в западных фильмах!»
30
Сразу после прихода англичан в Абадан Нефтяная компания построила парковый аттракцион по катанию на лодках. Вплоть до 1962 г. Абадан являлся единственным городом в Иране, в котором имелся такой парковый аттракцион с разными видами лодок. Сотрудники Нефтяной компании обычно по вечерам проводили досуг в этом парке с членами своих семей (прим. авт.).
31
Абадан стал первым иранским городом, в котором бильярд получил распространение, как вид спорта, на официальной и легальной основе. Любовь молодых людей к этому виду спорта способствовала появлению из их числа в Абадане профессиональных игроков. Впоследствии, когда бильярд распространился и в других городах нефтеносных регионов Хузестана, ежегодно стали проводиться соревнования между различными клубами (прим. авт.).
Почему он не видел, что благодаря трудам наших отцов в сотнях и тысячах домов были свет и тепло? Неужели он не понимал, что благодаря усилиям и стараниям наших отцов в домах людей имелось изобилие? Разве нефть не являлась национальным богатством? Эти рабочие также являлись национальным капиталом. Под градом гневных и странных измышлений господина Юсефи мы впали в уныние и заплакали.
До конца урока мы, наказанные, так и простояли в углу, подобно повешенным куклам, слушая этот эмоциональный всплеск учителя литературы.
Звонок на перемену оборвал господина Юсефи на полуслове, отняв у него возможность и далее демонстрировать въевшиеся в его сознание комплексы. Началась суета, и по классу пронеслась волна осуждающего и критикующего шепота. И острые, подобные молниям, взгляды ребят выбирали мишенью меня.
Так и не прочитав свои сочинения, мы с заплаканными лицами покинули класс. После уроков мы незамедлительно пошли в библиотеку, чтобы найти в энциклопедических словарях значение слов «интеллектуал», «феодал», «буржуазия» и т. д.