Я жизнью жил пьянящей и прекрасной…
Шрифт:
Я хорошенько возьму в оборот Джовановича. Но – knowing the American publishers for 30 years [10] – я не думаю, что сейчас, два месяца спустя, можно помочь продаже каким-нибудь простым объявлением и что Джованович тоже ничего не сделает. (Другие тоже не будут ничего делать.) То, что никто не упомянул о твоих достоинствах, глупо, но не имеет никакого значения для продаж. Первоклассным я считаю твое решение писать новую книгу. Это самый лучший ответ. Мне самому пришлось бороться двадцать пять лет, прежде чем мои издатели опубликовали первое объявление о моей новой
10
Зная американских издателей в течение тридцати лет (англ.). – Примеч. пер.
Довольствуйся тем, что тебе удалось достичь. Одна дурная критика не должна затмить множество хороших отзывов. И тысяча четыреста экземпляров трудной первой книги – это, несомненно, большой успех для Джовановича.
Не грусти, художник, пиши! (Я понимаю, что сейчас ты в ярости – но воплоти ее в буквы!) Говоришь, легко сказать? Но что остается делать?
С наилучшими пожеланиями, твой
Эрих.
Мне нравится, что ты снова разозлился!
Йозефу Каспару Витчу/«Кипенхойер и Витч», Кельн
Порто-Ронко, 25.11.1962 (воскресенье)
[Шапка письма: Эрих Мария Ремарк, Порто-Ронко, Аскона]
Дорогой доктор Витч!
Я снова вынужден подготовить декларацию о налоге на добавленную стоимость, а именно, за 1961 год.
Прошу Вас, поручите бухгалтерии выяснить размер суммы. Комиссия в десять процентов, которая идет Гуггенхайму, должна быть тоже включена, ее я вычту сам.
Я был бы Вам очень признателен, если бы Вы сделали это поскорее; я много задолжал во время работы, а финансовое ведомство требует представить декларацию до десятого декабря.
Частные переводы с моего счета на счет Гуггенхайма, естественно, должны считаться моими доходами.
Не могли бы Вы, кроме этого,
Гансу Хабе, улица Серодине, Каза Тульмонелла, Аскона
Курту Шойрену, район Форх, Цюрих,
Фридриху Люфту, Берлин (улицу я не помню, но это легко выяснить) выслать по экземпляру моей книги*.
Также Иоахиму Кайзеру из «Зюддойче цайтунг» и редактору отдела фельетонов той же газеты (я его знаю, но его имя выпало из моей памяти – старость, однако, дает о себе знать).
Вышлите и мне пару экземпляров, но в последнюю очередь.
Сердечный привет и поздравления с рождеством Вашему прекрасному издательству! Вы выситесь над остальными, как могучая башня! Здесь тихо и по-настоящему красиво – синее небо, солнце и обед на террасе.
Ваш
Эрих Мария Ремарк.
Йозефу Каспару Витчу/«Кипенхойер и Витч», Кельн
Порто-Ронко, 11.02.1963 (понедельник)
[Шапка письма: Эрих Мария Ремарк, Порто-Ронко, Аскона]
Дорогой доктор Витч!
1) Как я и предсказывал, Вы, естественно, не прислали Полетт из Берлина газетные вырезки, которые она хотела отправить своей матери*, показать, что ее зять и т. д., хотя и
2) Также и обещанные экземпляры «Лиссабона» до сих пор не пришли, но это только полбеды. Дело в том, что оба эти упущения можно было поставить в ряд под вторым и третьим номером, потому что я наконец вспомнил и еще кое-что —
о книге (рецензии!) для Иоахима Кайзера из «Зюддойче цайтунг»,
(статьи!) господина Небауэра из мюнхенской «Абендцайтунг».
Не слишком ли медленно движется эта рекламная деятельность? То, что уже начало медленно катиться, надо, следуя Ницше, лишь немного подтолкнуть.
Хайнц Липман из Цюриха начинает профильное обсуждение моих книг на Северогерманском радио и на других радиостанциях.
Было бы неплохо печатать объявления и в биржевом листке, я так думаю, как старый рекламщик – это принесло бы мне огромную пользу! Вы уже один раз это сделали, и это было превосходно!
Тысяча приветов из страны, где +8 градусов уже считают нестерпимым холодом,
от Вашего
Эриха Марии Ремарка.
Гансу-Герду Рабе
Порто-Ронко, 30.06.1963 (воскресенье)
[Шапка письма: Эрих Мария Ремарк, Порто-Ронко, Аскона]
Дорогой Ганс-Герд!
Большое спасибо за твои письма и прекрасную статью*, в которой содержится многое, о чем я не думал уже несколько десятилетий, и которая уже только поэтому доставила мне большую радость – не говоря уже о дружеских чувствах, громко звучащих в ней. Можешь мне поверить: все напоминает о нашей юности, – тоска и печаль о том, что она так скоро пролетела, о том волшебстве ожидания, которое позже было уже нечем заменить.
Странно, что так осторожничают оснабрюкские отцы города, хотя им не приходится делать что-то особенное. Министр-президент Ганновера и бургомистр Берлина так не поступали – они просто поздравили; и хотя я – как, вероятно, и ты – придаю мало значения годовщинам и юбилеям, понимаю, тем не менее, что за дружеское отношение надо благодарить. Как дела у тебя? Ты ведь на один или два года старше меня. Значит, ты уже пенсионер? Или в твоей профессии на пенсию уходят в семьдесят лет? Выход на пенсию означает, что отныне человек может делать только то, что доставляет ему настоящую радость. Пусть мы проведем так следующие двадцать пять лет жизни.
В любом случае дай мне знать, когда и где ты собираешься быть в Париже. Не знаю, смогу ли я приехать, но этого никогда не знаешь наверняка. Еще раз большое тебе спасибо, дорогой Ганс-Герд, я испытываю совершенно особые чувства всякий раз, когда получаю от тебя весточку.
Не напишешь ли адрес нашего Людвига Бете. Я уже много месяцев собираюсь написать ему ответ, но где-то потерял его письмо и адрес.
Привет и наилучшие пожелания от твоего старого
Эриха.
Йозефу Каспару Витчу/«Кипенхойер и Витч», Кельн