Я знаю, что делать
Шрифт:
– Аби, - выдохнул мужчина, - что ты натворила?
– Доктор, оно не прекращается, помогите!
– на лбу девушки выступил холодный пот, а всё тело изламывало судорогой.
– Господин Вайнштайн, как вы допустили, что буйнопомешанная сбежала из вашего заведение?
– подал голос один из стражей.
– Леди Абигейл не буйнопомешанная, - оскорбился доктор, - Она шла на поправку и была вольна покидать лечебницу в любое время.
– Тогда как вы объясните, что она голыми руками отправила на тот свет с дюжину
– Я не... Дюжину?! Господь милосердный! Кто пал жертвой моей подопечной?
– упавшим голосом спросил Вайнштайн.
– Фридрих Элрих с семьёй и слуги поместья. Как вы это прокомментируете, доктор?
– настойчиво требовал констебль.
Вайнштайн побледнел:
– Это же родной дядя Абигейл... Бедное дитя! Она последнее время много говорила о нём. Считала, ему угрожает опасность. Я неверно расценил её одержимость, - причитал врач.
– Вашей пациентке прямая дорога в Нортгрубе, и после на виселицу, а вас ждёт дисциплинарное слушание, - пригрозил страж порядка.
– Делайте со мной, что хотите, но я не отдам вам Аби, пока расследование не будет закончено, - Вайнштайн склонился над скулящей девушкой, изо рта которой текла густая белая пена, и с любовью погладил пациентку по спине.
– Она не могла сотворить такого, я уверен.
* * *
Энергомобиль шуршал резиной шин по мостовой, прыгая на ухабах. Дорога за чертой города превращалась в ужасную трассу с препятствиями - на каждой кочке подбрасывало так, что клацали зубы, а голова билась о крышу.
– Проклятые дороги, - прошипел водитель, выпуская облако сизого дыма изо рта - сигарета, зажатая в зубах, почти истлела, но дорога не позволяла оторвать рук от руля.
– За что мы налоги платим, господин прозектор? Геттинбург!
– он презрительно хмыкнул и затушил-таки окурок.
– Чтоб меня черти взяли, если я еще хоть копейку отдам на дорожные расходы, господин прозектор!..
Отто не отвечал. Впрочем, водителю и не требовалось ответа - разговаривать о политике в среде имперских служб было большей нормой, чем непосредственно выполнять долг. Да и хаять власть вошло в моду, когда Император отдал указ о «свободе слова».
И хотя вас еще могли до смерти забить дубинками полицаи, если призывать к сепаратизму, но обличение коррумпированных чиновников - стало правилом хорошего тона. И, по мнению Отто Ляйхе, подогревалось самим Императором.
По крайней мере, на волне всеобщего негодования то один зарвавшийся чиновник, то другой - попадали в Нортгрубе. А уж оттуда поступали без головы прямо в печь государственного крематория.
Перебирая отчеты вскрытий, Отто не мог избавиться от ощущения, что погибший Фридрих Элрих напрямую связан с чумой, вот уже который год выкашивающей жителей нижних кварталов. Но как?
Кларафаль, особый компонент, добываемый в шахтах господина Элриха, использовалась для создания энергетических накопителей.
Сами
Но вот, пожалуйста, необработанная кларафаль, добываемая каторжниками на острове Надежды, превращалась в оружие массового поражения.
Эманации чудо-субстанции не видны глазу, но разрушительны для организма. Потому каторжники, даже дожившие до освобождения - умирали крайне быстро.
Естественно, никому в Геттинбурге не было дела до презренных заключенных. Отто тоже было бы на них плевать, если бы лично не провел вскрытие сотни жертв чумы и десятка каторжников.
И вот - убит магнат, владеющий единственным в округе источником субстанции. Убит так, что остались следы той самой кларафали. Почему? Откуда? Не стал же Фридрих в домашнем халате заниматься алхимией?!
Это наводило на мысли, что убийца был заражен. Отсюда два возможных вывода - убийца намеренно дал понять, за что убивает господина Элриха. Второе - убийца скоро и сам умрет, потому и пошел на такой отчаянный шаг.
Энергомобиль, наконец, пересек мост, отделяющий Геттинбург от острова Милосердия.
– Асилум, господин прозектор, - сообщил водитель, глуша двигатель.
– Мне подождать?
– Если не сложно, Генрик, - Отто подхватил документы с саквояжем и покинул транспорт.
* * *
Абигейл слышала всё словно сквозь толщу воды. Фридрих Элрих мёртв? Может, это другой Фридрих. Последнее время мерзкий шёпоток внутри предупреждал о чём-то похожем. Говорил, магнат и его семья должны умереть. Неужели Аби не смогла предотвратить беду, о которой так упорно твердили?
Девушку бесцеремонно подняли и потащили в процедурную, где из шланга окатили не успевшей нагреться водой. Абигейл зачарованно смотрела, как по ногам стекает кровь и закручивается воронкой в грязном сливе. Ножницы срезали испачканную одежду, на плечи накинули застиранное желтое покрывало.
Через пару минут она уже дрожала от холода в кабинете Вайнштайна и куталась в тонкую тряпку. Руки всё ещё были скованы наручниками.
Это новый вид лечения? Шоковая терапия? Надо сказать доктору, что не очень помогает.
Аби подняла взгляд на разговаривающих рядом мужчин, и остановилась на длинных бледных пальцах, впившихся в папку, из которой небрежно торчали документы. Красивые пальцы, как у хирурга.
Девушка невольно всхлипнула. Что если она безнадёжно больна? Быть может, прямо сейчас врачи принимают решение о лоботомии. И тогда эти руки введут ей в глаз длинное шило, превратят в безвольную куклу. Абигейл видела тех, кто прошёл через подобную процедуру, пустые оболочки без души...
Хозяин папки тем временем что-то упорно доказывал Вайнштайну, и доктор нехотя покинул кабинет, бросив странный задумчивый взгляд на пациентку.