Я знаю, что ты сделала прошлым летом

Дункан Лоис

– Мам.
– Джулия говорила тихо, её душу переполняла волна любви и нежности, граничившая с болью.
– Мам, я тебя очень люблю.

– Да что с тобой, доченька?!
– Мать изумленно взглянула на нее.
– И я тебя тоже люблю. В чем дело? Что случилось?

В какой-то момент Джулия дрогнула, одолеваемая искушением броситься к матери в объятья и сквозь слезы рассказать ей всю ужасную историю. Каким облегчением это стало бы для нее! Уткнуться носом в её плечо и заплакать: "Я совершила ужасный поступок! Это была нелепая случайность!"

И спросить: "Мамочка, помоги мне! Скажи, как мне теперь быть!" В тот момент такой выход показался ей не иначе, как божественным избавлением.

Но она промолчала, пожалев мать и вовремя вспомнив об уговоре. На долю этой женщины и так выпало немало горя. А ответственность за содеянно полностью лежит на Джулии, и её мать здесь совсем не при чем, и от того, что она разделит свою боль на двоих, эта боль не станет меньше.

А потому она просто сказала:

– Просто я очень устала. Все эти экзамены, хлопоты, а потом ещё и радостные переживания по поводу того, что меня все-таки приняли в колледж Смита. Ну так что, будем готовить ужин? Ты, наверное, задумала приготовить что-нибудь вкусненькое?

– Я думала, что на ужин будет достаточно гамбургеров, - ответила миссис Джеймс.

Зазвонил телефон.

– Ты, наверное, полвечера проболтала с каким-то принцем, - раздался в трубке голос Бада.
– Я названиваю тебе уже целый час, а у тебя все "занято".

– Наверное, это из-а каких-нибудь неполадок на линии, - ответила Джулия.
– У нас иногда такое бывает. Пару месяцев назад у нас целях три дня не работал телефон, а мы даже не знали об этом.

– Ну что ж, я очень рад, что все-таки смог в конце концов до тебя дозвониться, - сказал Бад.
– Может быть, сходим в кино завтра вечером. Ты слишком много занимаешься. Так что небольшой отдых тебе не повредит.

– Хорошо, но только пусть это будет комедия, - ответила Джулия.
– Так, чтобы не давило на психику, хватит с меня драм и всего такого.

Они поговорили ещё несколько минут, и Джулия согласилась встретиться вечером следующего дня. К тому времени, как она снова появилась в кухне, чтобы вынуть из холодильника мясной фарш, на душе у неё было хорошо и спокойно.

И хотя за ужином мать время от времени бросала на неё тревожные взгляды, разговор за столом шел на привычные темы, и в какой-то момент грустные воспоминания окончательно покинули её.

Глава 13

Женщина в туго накрахмаленном белом халате поставила на подоконник вазу с гвоздиками и взглянула на прикрипленную к цветам записку.

– Это от Дебби, - сообщила она.
– Она пишет: "Выздоравливай поскорее, без тебя здесь очень скучно".
– Она оторвала взгляд от записки и обвела широким жестом многочисленные вазы с цветами, расставленные на подоконнике, на столике у кровати, а также выстроившиеся вдоль противоположной стены палаты.

– Пряма как в оранжерее. Интересно, сколько же у тебя подружек?

– Достаточно, - отрезал Барри.

Изо всех приходивших

к нему медсестер он больше всех возненавидел именно эту. Она была совсем молоденькой, лишь ненамного старше его самого, и к тому же весьма симпатичной. За такой девушкой он мог бы и приударить, если бы им довелось встретиться где-нибудь в другом месте и при иных обстоятельствах. Вот тогда он предстал бы перед ней во всей красе, сразив её наповал, ловко используя свой имидж прославленного футболиста. И то, что теперь он оказался полностью в её власти, беспомощно лежащий бревном на кровати, злило его ещё больше.

Он отвернулся и закрыл глаза, делая вид, что засыпает, и мгновение спустя, услышал, как она тихо вышла из палаты.

Была уже среда. Ему сказали об этом утром. Сначала он никак не мог поверить в это - а куда же, в таком случае, девался вторник? Но затем постепенно разрозненные фырагменты вторника начали постепенно всплывать в его памяти - вот его везут на каталке по длинному коридору, перекладывают на кровать, на которой он лежит и до сих пор, склонившееся над ним морщинистое лицо отца. Вечер вторника запомнился ему уже куда более отчетливо. Плачущая мать. Игла в руке. Игла в бедре. Седой врач. Врач с темными волосами.

И странное дело, он почти не помнил боли.

– Его накачали обезболивающими, - сказал темноволосый доктор, когда отец наклонился к нему, пытаясь задавать какие-то вопросы, однако, его рассудок был не настолько замутнен лекарствами, чтобы он не понимал, о чем его расспрашивают.

– Это была Хелен, - сказал он, и судя по всему, отец остался вполне удовлетворен этим ответом.

– Он говорит, что тот звонок был от Хелен, - сказал он, обращаясь к кому-то, стоявшему у него за спиной, и Барри услышал голос матери: - Ну, разумеется. Я знала, что от этой девчонки нам будут одни неприятности, с того самого момента, когда впервые увидела её.

Этим утром сознание его заметно прояснилось, и он уже мог воспринимать окружающую его действительность - стопку открыток на столике у кровати, цветы на подоконнике и сменяющих друг друга на дежурстве медсестер. А ещё он был очень слаб; он сделал это открытие, потянувшись за открыткой, лежавшей самой верхней в стоке: дрожь в руках была такой сильной, что он даже не сумел открыть конверт.

И все же боль оказалась куда меньше, чем он того ожидал, принимая во внимание, что пуля прошила его практически насквозь.

– Я совсем не чувствую ног, - сказал он как-то седому доктору, зашедшему к нему, чтобы сменить повязку.

– Они на месте, - сухо ответил врач.
– Обе, как и полагается. Или, может, ты ожидал, что их у тебя станет три?

Хелен прислала букет роскошных роз. "С любовью", - было написано на карточке, а ниже подпись: "Хелли", - так он её обычно называл. Эта надпись в точности повторяла ту, что красовалась на её школьной фотокарточке, той самой, что теперь валялась перевернутой на его письменном столе в общежитии.