Я знаю, что ты знаешь, что я знаю…
Шрифт:
Оксана поблагодарила за совет и отправилась собирать вещи.
Их действительно было немного – тот же чемодан, с которым она приехала сюда. Добавилось разве что несколько футболок и зимнее пальто, которое, возможно, ей и не понадобится в теплых краях. Точно! Его можно оставить Меджнуну – пусть продаст. Пальто хорошее. Зачем же добру пропадать?
Она набрала номер телефона отправленного в отставку любовника. Назначила встречу утром на вокзале – пусть придет за пакетом. Добавила к пальто еще несколько своих футболок. Упаковала все в пластиковый пакет.
Чемодан
Просто висит посередине груди большим пустым шаром.
Но как там говорила фрау Шульце: еще придет время для настоящей улыбки.
Конечно, придет!
Начнется все с того, что в той теплой стране она наконец получит долгожданную весточку из дома. Наверняка напишет сын – он всегда был с ней более ласковым – «маменькиным сыночком». Напишет так: «Дорогая мамочка!..»
И она задохнется от счастья и всепрощения. Ну вот: дорогая мамочка, папа сделал ремонт и купил компьютер. А мне – настоящий большой фотоаппарат, учусь фотографировать. Мы ездили на море. Оля пошла на курсы английского. Папа больше не пьет, ведь он купил машину, и теперь мы каждое воскресенье выезжаем в лес. Мамочка, мы все понимаем, что это все – от тебя. И просим прощения, что не писали. Ведь мы были поначалу очень-очень на тебя обижены. Я тебя очень люблю. И Оля тоже. Папа скучает. И больше не играет на баяне, потому что у него нет свободного времени: он работает на заводе. Мы часто вспоминаем тебя и мечтаем поскорее увидеть. А еще тебя очень любит Маркиза – ты бы видела, какая она стала пушистая! И уже совсем не хромает…
А еще к письму будет прикреплено «вложение».
Она нажмет на клавишу и сохранит его на «рабочем столе».
Откроет и увидит фотографию: три человека на фоне моря и гор – папа с сыном и дочерью. Будет всматриваться в светлые улыбающиеся лица детей. Коля вытянулся, почти одного роста с хрупкой Олей.
Оля – настоящая красавица, такая, какой когда-то была она. Сергей обнимает их за плечи и улыбается, будто говорит: ну, вот видишь, а ты не верила!
Неправда: я верила! И именно поэтому поехала сюда и поеду еще дальше, чтобы произошло именно так!
Было уже за полночь.
Оксана сидела на кровати, обняв подушку, и улыбка – настоящая улыбка! – блуждала по ее освещенному луной лицу.
Просидела так до утра.
В семь тихо вышла из комнаты с чемоданом и пакетом для Меджнуна.
До вокзала близко – донесет. А в городе возьмет такси до аэропорта – так будет дешевле. Прощай, особняк! Оставайся с миром! Пусть каждому, кто временно пребывает в нем, – повезет так же, как и ей…
Вокзал в этот утренний час был пустым, он напоминал стеклянный ящик. Прощай, вокзал! Сегодня она увидит другие огни.
До электрички оставалось пятнадцать минут. Оксана подошла к кофейному автомату, бросила
Но достать стакан из автомата не успела – отвлек какой– то приглушенный шум. Обернулась. И забыла о стакане.
В углу вокзала что-то происходило. Но сначала она заметила Меджнуна.
Он стоял, окруженный молодчиками в кожаных куртках. Она часто видела таких на улицах и на площади у «Макдоналдса» – с бритыми головами и цепями на поясах. Скинхеды, борцы за чистоту нации. Она всегда старалась обходить их шумные скопления.
Теперь она пошла прямо на них, потом побежала, глядя, как дергается в их тесном кругу разбитая голова Меджнуна. Они методично, по очереди, били его, поднимали на ноги, приставляли к стене – и снова били, как грушу. По лицу парня текла кровь.
– Стойте! Оставьте! Не трогайте! – кричала на ходу Оксана, не замечая, что кричит не по-немецки. Правду говорили в фильме «Семнадцать мгновений весны» – рожая ребенка, женщина кричит на родном языке! Оксана не рожала, но в какой-то момент ей показалось, что она находится на улице своего родного города, а избивают ее Коленьку – именно сейчас, в эту минуту, когда она подбегает к окровавленному Меджнуну. Он пришел сюда из-за нее…
Она ворвалась в круг обидчиков, как фурия.
В первый миг своего вмешательства даже смогла разомкнуть их круг. Оставленный в покое Меджнун, как тряпичная кукла, сполз по стене ей под ноги.
Круг распался, рассыпался – атас!
Остался один – подошел ненадолго, всего на какое-то мгновение.
Посмотрел в глаза, сделал одно короткое движение.
Оксана совсем не испугалась, даже успела подумать: «Ну надо же! Как не кошка – так турок! Неужели опять придется выбирать между ним и электричкой!»
А потом почувствовала, как медленно исчезает пустота в груди – та пустота, которая так мучила ее все эти годы. Как она, эта дыра, заполняется чем-то горячим, живым, подвижным, заполняется до краев, окутывает теплом сердце и легкие. Значит, она, Оксана, не железная – к ней возвращается душа.
Это больно.
Так больно.
Но как приятно чувствовать, что душа наконец вернулась.
Душа была на месте.
…Оксана медленно сползла по стене.
Ее рука откинулась на грудь Меджнуна.
К перрону подходила электричка…
Вера:
Сливки с клубникой
…Я тебе рассказывал о своем деде, дорогая? Разве нет? Странно. Я считал, что ты уже слышала об этой истории. Почему-то она кажется мне похожей на нашу. А возможно, я переживаю ее – за своего деда. Есть в этом что-то на генетическом уровне. Видно, дед передал мне любовь к своей киевлянке по наследству – и я должен прожить ее в другой интерпретации. Счастливо. Ведь его киевлянку расстреляли в сорок третьем…