Я знаю, что ты знаешь, что я знаю…
Шрифт:
Таким был Эрих – американец немецкого происхождения из десятого номера. Высокий, в дорогом костюме, с импозантной сединой на висках, без малейших признаков нетрадиционности, он производил впечатление богатого и довольно одинокого человека. Предложение «поужинать вместе», которое он сделал Максу в первый вечер своего пребывания в гостинице, выразил ненавязчиво, но откровенно. Мужественно выслушав отказ, он все же продолжал заглядывать в подсобку Макса – поболтать о том о сем «на сон грядущий». Сначала Макс отнесся к этим визитам настороженно и всячески старался держаться подальше от незваного гостя. Мысль о том, что судьба подсовывает ему
Впоследствии, когда он понял, что Эрих не собирается посягать на его нравственность, у Макса прорезался слух на то, что тот говорил, а через некоторое время появилась и возможность отвечать, не омрачая себя раздражающими мыслями о сохранении своей мужской сущности.
Сегодня Эрих тоже пришел, с бутылкой шотландского виски, которую привез с собой, сел напротив диванчика Макса в кресло и, как всегда, заговорил так, будто продолжал «мысли вслух». Макс удивлялся тому, что, видимо, Эриху просто все равно с кем разговаривать. Собственно, то же самое чувствовал и он, Макс. Когда решился спросить, чем он заслужил такое внимание, Эрих ответил:
– Вы умеете слушать.
И заговорил об апокалипсисе, что было для Макса даже кстати – именно сегодня в том кинозале он и почувствовал приближение личной катастрофы.
Поэтому слушал Эриха хоть и вполуха, но с внутренней саркастической усмешкой.
– Все считают, что это должен быть какой-то общий большой катаклизм, – бормотал Эрих, – что-то вроде гигантского цунами, падения метеорита, разлома земной коры, Всемирного потопа, землетрясения с извержением сразу всех вулканов. Ничего подобного! Апокалипсис уже наступил. Незаметно – поэтому и жутко. Посмотрите телевизионные новости, или мыльные оперы, или развлекательные шоу. Разве это не апокалипсис? Он давно начался в головах. А цунами и землетрясения – это только внешние проявления, реакция природы на весь этот абсурд. Мне только интересно вычислить, какое событие было его предтечей. Хитрость в том, что этим событием, то есть точкой отсчета, могло быть все что угодно – от полета в космос до… разбитого зеркала, которое уронила маленькая девочка посреди перекрестка на улице Буэнос-Айреса или вашего Киева… Не имеет значения, из-за чего у НЕГО лопнуло терпение. Выпьем…
Он протянул Максу рюмку.
Это было то, чего ему не хватало в течение дня: напиться и забыться.
– И теперь ничего не имеет значения, – продолжал Эрих. – Особенно, когда понимаешь, что у тебя лишь одна короткая жизнь. А хочется прожить тысячи.
– На самом деле, – тихо сказал Макс, – это возможно.
– Не для всех… – буркнул Эрих.
И замолчал, клюя носом.
Макс не решился продолжить. Ему хотелось сказать этому случайному собеседнику, что такую возможность может дать искусство. Что эти тысячи жизней можно прожить в картинах, музыке, литературе.
Наконец, в кино, где за полтора часа ты перевоплощаешься в нескольких разных людей. В целый сонм, даже в собак, кошек, рыб и птиц. Важно лишь то, чтобы это было настоящее искусство. И ради того, чтобы создавать настоящее, – он здесь. И что искусство способно сделать бессмертным не только одного человека, который ему служит, но и тысячи других людей.
И тому подобное…
Но Эрих уже захрапел, и Максу пришлось решать другую проблему – как спровадить его в номер.
Впереди еще долгий вечер и ночь. Макс хотел еще раз обдумать увиденное в кинотеатре,
Теперь новая напасть – этот странный случайный собеседник, балагур, которому, очевидно, не с кем поговорить.
Если он останется здесь до утра, Робби, роскошный мавр, который придет завтра ему на смену, получит подтверждение своим подозрениям о том, что Макс все-таки лжец.
Так же думают и чертовы бывшие соотечественники. Подшучивают. Хмыкают. Даже когда из его комнаты под утро выходит девушка.
Только фрау Шульце, вероятно, догадывается о его «великой миссии» – познавать мир и в конечном итоге – создать свой.
Относится к нему, как король к шуту, но с той же благосклонностью, с которой король общается только с шутом. Ведь и тот и другой – одиноки. Ну, от кого он еще услышал бы то, что сказала фрау Шульце после просмотра его дипломной работы, которую он привез с собой на диске и берег, как талисман: «Это на уровне того успеха, который люди не прощают…»
Вот так-так! После этой реплики ему лишь оставалось в шутку ответить:
– Я – ваш навеки, фрау Шульце! – и судорожно глотнуть воздух…
…Макс попытался растолкать Эриха. Но при первом же прикосновении тот просто открыл глаза, будто и не спал.
И продолжил недосказанную Максом фразу:
– Вы говорите, это возможно? Каким образом, молодой человек?
– Тысячи жизней может прожить… художник… – пробормотал Макс и добавил: – Вам пора спать, герр Эрих. Позвольте проводить вас в номер.
Но тот уставился на него трезвым и лукавым взглядом, будто бутылка виски была еще полна.
– Боитесь смерти? – неожиданно спросил он.
– То есть? – не понял Макс.
– Художник, как вы говорите, или – любой представитель искусства проживает тысячи жизней из-за того, что хочет победить смерть. И вообще, творчество – это борьба со страхом смерти. Так писал Бердяев.
– Вы читали Бердяева? – чуть не вскрикнул Макс, чувствуя, что сегодняшний долгий день еще не закончился.
– Договоримся, парень, разговаривать без восклицаний, – сказал Эрих, – не люблю экзальтированности. А что касается творчества, то это – наказание. Им занимаются самоубийцы. Самоубийца пишет в своей жизни одно письмо – предсмертное, а художник каждую работу пишет, как прощание. Выдержать такое может далеко не каждый. Только патологически больной человек.
– Но и счастливый в то же время… – как можно спокойнее добавил Макс.
– О, откуда вам это известно?
Макс пожал плечами. Он не хотел говорить, ему больше нравилось слушать. И он слушал:
– Да, счастливый. Ведь он обладает магической силой давать жизнь вымышленной реальности. Сверхзадача каждого настоящего художника – вызвать у читателя или зрителя чувство неловкости от узнавания себя в книге, на холсте или на экране. Бывало ли у вас такое состояние, что смотреть на экран или читать книгу становится невыносимо, неловко, будто автор выставил напоказ твою сущность без твоего на это согласия? Более того – не зная тебя лично. Вот это и есть чудо! Попадание в «болевую точку». Искусство находить ее сложнее искусства иглотерапии: там все точки отмечены, здесь – колешь вслепую. Но когда попадаешь, это наивысшее счастье. И… метод лечения тоже…