Я знаю ночь
Шрифт:
— Не желаешь ли, Андрей Федорович, пойти в армию? — спросил председатель.
Бойков мрачно пробурчал:
— Нашел чем шутить.
— Серьезно говорю, — рассердился председатель.
– О тебе из армии ПВО спрашивают.
Не сон ли это? Бойков нащупал стул и опустился на него. На лбу выступили маленькие капельки холодного пота. «Полковник сдержал слово». И сразу понял, какой ответственный шаг ему придется сделать. Пока жил желанием попасть в армию, не думал об ответственности. А настал час решать — заколебался. «Армия и слепой. Людей с плохим зрением отправляют в тыл... А тут... Не стану
Андрей поднялся, снова сел. Мысленно представил разрушенное бомбой здание и девочку, вытащенную из-под обломков.
— Я согласен, — сказал чуть дрогнувшим голосом.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Медицинская комиссия после тщательного осмотра вынесла решение: Андрей Федорович Бойков годен для службы в войсках противовоздушной обороны.
Как долго тянется день. Последний раз Андрей вяжет сети. Он пытается думать только о работе. Но возбуждение не проходит. Годен! Берут!
Поднял голову и с удивлением отметил про себя, что говорит радио.
— На энском участке фронта фашистские войска предприняли ряд атак. Над Ленинградом сбито три вражеских бомбардировщика... — диктор на миг умолк и тотчас заговорил торопливо:
— Внимание! Внимание! Воздушная тревога! Воздушная тревога!..
Наступила тишина. Потом раздался щелчок и заработал метроном. Словно тяжелые капли начали падать в пустое ведро. Андрею сделалось не по себе. До сих пор не может он привыкнуть к бесстрастному щелканию. Будто секунды жизни отсчитывает механический счетчик. Раз, два, три — ты еще жив? Раз, два, три — ты еще жив?
На южной окраине вздрагивают зенитки. Город притих, но Андрей знает, что люди стоят у станков и машин. В окопах бойцы выжидают атаки. Где-то в тылу врага пробираются разведчики. Меняют позиции артиллеристы. Все эго силится представить Андрей Бойков, сегодня еще сугубо штатский человек. Слепой человек. Завтра он должен быть в штабе армии ПВО. Завтра его направят в воинскую часть. Он получит обмундирование. Его внесут в списки на довольствие, выдадут котелок и ложку. Завтра... Будет ли это завтра?
Но почему всетаки его берут в армию? Неужели она разбита и не хватает людей? По спине пробежали назойливые холодные мурашки. «Неправда. Это полковник добился... Но где я слышал этот голос? Зря не спросил».
И снова мысли завертелись вокруг завтрашнего дня. В холодной комнате метроном отсчитывает время. Раз, два, три — ты еще жив? Раз, два, три — ты еще жив? На какой секунде удар метронома и разрыв бомбы сольются в общий гул.
Андрей шагнул к железной койке и опустился на колени. Протянул руки и с трудом вытащил баян в футляре. Бережно положил на кровать и сел рядом. Когда он последний раз играл? Вспомнил — за день до войны. Уезжал сосед по квартире. Почему-то на душе было муторно. Играл что-то протяжное, грустное. На рассвете услыхал по радио: война...
Теперь на войну идет и он. А метроном все отсчитывает секунды: тревога... В городе тревога.
Андрей тяжело надавил на клавиши. Туго подались меха. А в городе тревога. Пальцы побежали быстрее В голосах появилась теплота.
Слегка вздрогнули стены. Еще раз — сильнее. Где-то невдалеке рвались бомбы.
По улице бежал человек. На миг остановился. Оглянулся на дом и поднял голову: там жила песня. Прохожий зашагал спокойнее, увереннее.
А город стонал и гудел. Разрывы зенитных снарядов вспыхивали в небе. Ленинград действительно походил на гигантский корабль. Он не хотел сдаваться врагу. Сражался. Стоял насмерть.
Суровая мелодия о гордом «Варяге» соперничала с гулом разрывов и завыванием моторов. Постепенно атака фашистов стала захлебываться, ослабевать. Все явственнее и грознее вздымался голос осажденного, но живого и борющегося Ленинграда.
Обессиленный Андрей вздремнул перед рассветом. Снилось огромное небо. Ржавая луна превратилась в черный бесформенный предмет. Он низвергал огненную лаву. Андрей легко взлетел навстречу огню, но больно ожегся.
Вскрикнул и проснулся. С постели соскочил быстро - где только силы взялись. Поплотнее закутал шею шарфом, поднял воротник и позвал: «Мария Павловна!» Никто не ответил. Тихо отворил дверь и медленно спустился по обмерзшей скользкой лестнице.
Знакомым путем пошел по указанному адресу.
Бойков еще до войны много читал о Ленинграде. До - тошно расспрашивал о памятных местах. Знал, какие исторические здания, дворцы и памятники встречаются на пути. Но представить все был не в силах. Зрячую жизнь он провел в деревне.
Перешел дорогу, что вела в Петропавловскую крепость. Андрею рассказывали о высоком позолоченном шпиле каменной цитадели. В солнечные дни шпиль далеко виден. «А немцам?» — почему-то подумал Бойков.
Налево — дом Кшесинской. Андрей знает, что с балкона этого дома выступал Владимир Ильич Ленин. Он говорил о революции. Вождя слушали тысячи питерских рабочих, солдаты и матросы. «А мне вот не привелось увидеть живого Ленина. Был невысокого роста... А мне сдается он великаном...»
На Кировском мосту Бойков решил передохнуть. Провел палкой по перилам — услыхал сухой шорох снега. Облокотился. Было похоже, что он рассматривает замерзшую Неву. Напряг слух. Сквозь толщу льда пробивался голос воды. Река не могла смириться с пленом. Лед прижимал ее ко дну, закрывал от солнца. Но напоенная безвестными ручьями доброй земли, она рвалась на волю, к свету. Андрей физически ощущал ее| усилия. И он точно также хочет вырваться из вечного мрака. Он слушал Неву, которую никогда не видел. Только когда проходил по мосту, представлял ее ширину. Скованная морозом, сейчас Нева кажется ему маленькой речушкой на его родине. Как давно это было!..