Яблоко Купидона (сборник)
Шрифт:
– Арина Даниловна, чего это вы прочитали? Уж не счета ли от фабриканта Волкова вас так порадовали? – поинтересовалась Глафира.
Арина протянула ей письмо, та же быстро пробежала его глазами:
– Вот видите, все образуется. Вы идите, я сама в кондитерской управлюсь, да, вам собрать надо чего-нибудь с собой, поди, в больницах круассанами не кормят.
Арина, собрав узелок с передачей для Василия, отправилась на Сокольническую слободу, в больницу. Здание из красного кирпича выглядело обшарпанным, ведь больница строилась почитай пятьдесят
Но время шло и все менялось, имя Александра Шувалова, забылось: кто ж его знает, какой градоначальник правил Москвой полвека назад! Однако осталась больница на Сокольнической слободе, где в хирургии с перевязанной головой лежал в палате № 4 Василий Еленский.
Арина зашла в больничные ворота, к ней подошел дворник, он же местный страж порядка, и поинтересовался:
– Куда, барышня?
– К жениху, в хирургию.
– Держитесь правее, там увидите зеленое крылечко, вот вам прямо туда, – наставлял дворник.
Арина поблагодарила доброго стража и пошла так, как он сказал. Пройдя через зеленое крылечко и, войдя в здание, она прочитала надпись, сделанную красной краской на стене: хирургия. При входе сидела старенькая нянечка, которая также поинтересовалась: куда и зачем?
– А так вы к тому сердешному художнику, которого подобрали на набережной с разбитой головой, – прошамкала старушка. – Помню, рано утром его привезли: весь в крови, думали – не выживет… Ан ничего! Живучий твой жених-то оказался. У хирурга бумаги вчера попросил: и марает ее без конца, все сказочных чудищ рисует, и складно так получается, – рассказывала без умолку добродушная нянечка, провожая Арину до палаты.
Арина увидела дверь, выкрашенную еще во времена Шувалова белой краской, и номер «четыре».
– Спасибо, – она сунула нянечке пятьдесят копеек.
Та посмотрела на монетку, поклонилась и пошаркала обратно на свой пост.
Арина приоткрыла дверь и робко заглянула внутрь. Палата была переполнена, пять больных с различными увечьями лежали на кроватях, лишь один сидел и смотрел в одну точку. Девушка растерялась: где же Василий? Все в одинаковых больничных пижамах, перевязанные, перебинтованные были похожи друг на друга. Она решилась войти, иначе Василия ей не найти. Когда она очутилась в палате, то сразу же стала объектом повышенного внимания, любопытные взгляды, как по команде, дружно устремились на статную красивую барышню. С кровати, что стояла у окна, раздался знакомый голос:
– Арина Даниловна! Я здесь…
Арина увидела Василия – в полосатой пижаме, бледного, с перевязанной головой. Она тут же устремилась к нему, к глазам подступили слезы и, она не выдержав, разрыдалась.
– Василий Иннокент… – плакала она, проглатывая слова, – как вы меня напугали. И батюшка ваш приходил…
Василий с обожанием смотрел на девушку,
– Вот ваши любимые круассаны, Глафира собрала, и просила пожелать скорейшего выздоровления, – она высморкалась, и попыталась придать голосу немного бодрости. – Ну, как вы здесь? Как доктора?
– Доктора хорошие. Сказали, что мне повезло, видать, не судьба была умереть. А так сами видите – тяжко здесь, – он показал глазами на увечных, что лежали на соседних кроватях. – Как только очнулся, сразу же пришел полицейский из участка, я ему все рассказал… Да разве найдут они грабителей. И извозчик с ними был заодно.
Арина встрепенулась:
– Да, да. И я об этом тоже подумала. А вы его запомнили?
– Нет, Арина Даниловна, я все больше на вас смотрел, любовался вашей красотой, не до извозчика было. А вы запомнили?
– Нет… Я тоже любовалась, – робко призналась Арина, – вами…
Василий попытался улыбнуться, и взял за руку девушку.
– Это счастье, что я жив и вновь вижу вас. Мы не должны расставаться… Вы понимаете меня?
– Да… Я читала вашу записку, вы написали: люблю, скучаю, умоляю прийти.
– Написанное – истинная правда: я вас люблю и умоляю быть моей, – неожиданно для себя признался Василий.
Арина растерялась, волнение охватило ее:
– Я… Я тоже вас люблю…
Она опустила глаза.
– Как жаль, что наши объяснения не произошли в более романтическом месте, – заметил Василий и поцеловал руку «даме сердца». – Но выражаю надежду, что мы наверстаем упущенное.
Он с надеждой посмотрел на Арину. Она же, не тратя лишних слов, кивнула в знак согласия.
По дороге домой, Арина заехала на Олений вал, к Еленскому Иннокентию Петровичу. Он радушно встретил ее:
– Арина Даниловна, если не ошибаюсь, рад видеть вас в добром здравии.
Еленский сильно постарел за последние несколько дней: сердце постоянно болело, неприятно отдавая в левую руку и ногу.
Он внимательно смотрел на Арину, та немного засмущалась и решила сразу перейти к делу:
– Я из больницы, что на Слободе, Василий Иннокентьевич там, сейчас его здоровью ничего не угрожает.
Еленский машинально сел в кресло и заплакал. Арина почувствовала себя неловко:
– Может быть вам чем-нибудь помочь?
Иннокентий Петрович сделал жест рукой, означающий: не стоит.
– Я столько пережил за последние дни. Васенька – все, что у меня осталось в жизни после смерти моих обеих жен и дочери. Вы так похожи на мою первую жену… Извините, меня старика… Идемте, я вам кое-что покажу, – он с трудом поднялся и поправил домашний пиджак. – Прошу вас, следуйте за мной.
Еленский открыл дверь:
– Это комната Василия, проходите. Я не буду мешать, вы сами все поймете.
Арина, несколько обескураженная поведением хозяина, вошла в комнату, тот же затворил за ней дверь. Она огляделась, обстановка была скромной: письменный стол, кровать, шифоньер, мольберт и … чего она совершено не ожидала увидеть – множество ее портретов, которые висели на стене, иные, не законченные лежали на столе.