Яд первой любви

Савицкая Элла

— Забрать тебя! — неожиданный ответ застал меня врасплох.

Я замерла, на мгновение забыв обо всем и потерявшись в до боли любимых глазах. Таких родных и жестоких. Они пронзали до костей. Если бы я не ненавидела его в этот момент так сильно, точно бы заметила на дне зрачков необъяснимую тоску и глубокую вину, но моя личная тоска была сейчас в разы сильнее. Тоска по никогда не существующему чувству.

Лифт открылся, выпуская нас на этаж, и я, наконец, смогла вырвать руку и буквально вылететь из кабины, чтобы не задохнуться.

На подкашивающихся ногах

подошла к комнате и, со второго раза попав в замочную скважину, открыла дверь.

Я не приглашала Влада. Он зашел сам, тут же занимая все пространство и словно впитывая в себя весь кислород, тем самым лишая меня его. Я хотела этот кусочек свободы для себя. Он был необходим мне для забытья, а этот мерзавец отбирает даже его.

Не знаю почему, но Влад не двигался. Стоял посреди комнаты, поглощая меня глубоким пробирающим взглядом, от которого у меня мурашки бежали и сердце заходилось. Вся ярость, которая исходила от него там в зале исчезла.

— Влад, зачем? — повторила вопрос, превозмогая шум в ушах. Он бросил мою сумочку на кровать и шагнул вперед.

Я отступила назад.

— Не подходи! Не смей приближаться!

Влад замер и сжал челюсти.

— Что тебе нужно? Зачем ты приехал? Чтобы удостовериться, что я не буду просить у тебя помощи? Чтобы требовать аборт? — мой голос дрогнул и завибрировал от непролитых слез обиды и уязвимости. Я не заметила, как и сама начала дрожать. — Я не сделаю его! Слышишь? Никогда не сделаю!

Влад словно почувствовав слабину, в два шага преодолел расстояние и вопреки всем законам разума обхватил мое лицо ладонями. Настолько властно и нежно одновременно, что у меня колени подкосились. Шумно выдохнул в лицо и лихорадочно потерся щекой о мою.

— Цветочек, маленькая моя, забудь об этом долбаном аборте. Обо всем том, что ты успела себе придумать. Я люблю тебя! Весь день тебя искал, умом чуть не тронулся, пока не нашел! Если бы не Лиза всю планету бы обшерстил, пока не нашел. Прости меня, маленькая!

Колючая щетина больно царапнула мои скулы, доказывая, что происходящее не сон. Извращенная реальность, в которой я снова ломаюсь. Его слова впивались в кожу и мгновенно впитывались, даря мимолетное чувство забытья. Руки хаотично гладили мои волосы, пока я не могла пошевелиться, отказываясь верить в услышанное. Слабо уперлась ладонями в стальную грудь и тут же ощутила бешеное биение сердца под черной толстовкой.

— Нет, не отпущу! — безапелляционно рявкнул он, поднимая мое лицо и заставляя смотреть в глаза. Меня повело. Мир вокруг закружился, а я так и не поняла, что это было. Очередное головокружение или простое глупое счастье оттого, что Влад был здесь.

— Я не понимаю, — сказала тихо, упиваясь любимым запахом, но все еще ненавидя и стойко держа дистанцию. — Ты ушел! Ушел и дал понять, что ребенок тебе не нужен. Ты бросил меня, а теперь говоришь что любишь?

Резко сбросив его руки, я отшатнулась назад, возвращая себя в минуты, когда я осталась одна на полу в ванной комнате.

— Да, люблю!

— Разве это любовь? Ты хочешь свободы! Хочешь ловить кайф от жизни и не обременять

себя ребенком! А я не такая! И может тебе жаль, что я забеременела, но мне нет! Я хочу его!

— Я тоже!

— Влад, ты лжешь! Я помню этот панический ужас на твоем лице, когда ты узнал о беременности! И если ты сейчас приехал только из жалости, то проваливай! Только знай, что однажды ты проснешься и пожалеешь, что не имеешь детей! — я взглянула в печальные глаза и, не выдержав, спросила, — Почему? Господи, почему ты их так не хочешь?

По скульптурно очерченному лицу пробежала тень, искажая его практически до неузнаваемости. Если бы я не знала, что в комнате находимся мы одни, подумала бы, что его сзади кто-то пырнул ножом. Гримаса боли искривила губы. А потом Влад резко отошел к окну и заговорил так тихо, но я услышала каждое слово:

— Потому что у меня уже был ребенок. И он умер.

Мне показалось, что мне сердце на живую вырвали. Я вскинула расширенные от ужаса глаза и вперила их в широкую спину, чувствуя, как вдоль позвоночника лед распространяется.

Что он сказал?

— Платон родился с патологией, — голос Влада звучал монотонно и тихо, отвечая на мой немой вопрос и заставляя задыхаться, — Порок сердца. Плановая операция была назначена на четыре недели, но он ее не перенес. Домой так и не попал.

Вам когда-нибудь было больно дышать? Так, словно в грудную клетку насыпали груду камней, и ты вроде хочешь сделать вдох, а он дается с трудом. Я опустила глаза в пол. Их жгли слезы, а горло раздирал колючий ком.

— Он так и не полежал в кроватке, собранной специально для него вот этими руками. Потратил целый день, пытаясь разобраться, что куда вставлять и какие болты прикручивать, чтобы эта хрень качающаяся держалась крепко.

Влад что-то еще говорил, а я больше не могла слушать. Хотелось зажать уши руками и отрицательно качать головой. Оказывается, гораздо проще было винить его во всех смертных грехах, чем представить, что ему пришлось пережить. Не он был эгоистом. А я. Я же видела, что реакция на новость о беременности оказалась ненормальной. Слишком эмоциональной, но мне проще было поверить в то, что я снова стала жертвой, чем просто выслушать. Как часто мы виним других, ведясь на поводу собственных догадок. Осуждаем, приписываем самые отвратительные грехи, даже не встав на их место. Вот и я его обвинила, посчитав, что люди не меняются.

Я поднесла руку ко рту и еле сдержала всхлип. По щеке скатилась слеза, обжигая кожу, когда Влад обернулся.

Бросил на меня взгляд исподлобья.

— Я испугался, Лиля. Банально и трусливо. И пусть скажут, что мужик не должен ничего бояться, но я не был готов. Просто как гром среди ясного неба эта новость. Я не робот, мать твою, и задавить в себе страх сразу не смог. А когда осмыслил и вернулся, тебя уже след простыл.

Я не знала что ответить. Смотрела сквозь пелену слез на мужчину, которому пришлось пережить нечто ужасное в жизни, пропустить через себя столько страданий, и понимала, каким глупым был мой страх по сравнению с тем, какой испытал он.