Яд в крови
Шрифт:
— Но ведь он тоже в этом виноват… — Устинья почувствовала, что Маша вся дрожит, и еще крепче прижала ее к себе. — С ней это случилось после того, как она потеряла ребенка. А она потеряла ребенка из-за него — мне Вера все рассказала.
— Вера твоя настоящая деревенская кумушка. Да она ничего толком и не знает. Никто ничего не знает.
— Я спрошу у него сама. Обязательно спрошу.
— Нет, коречка, ты этого не сделаешь, — мягко, но решительно говорила Устинья. — Потому что у тебя доброе и чуткое сердечко.
Маше не понравилась идея двойника, и она сказала Славику:
— Могли придумать что-нибудь поизысканней. Тем более что ваша кузиночка неповторима. Если у нее и есть двойник, он обитает в другом измерении. Между прочим, мне там не нравится. Здесь гораздо веселей. Там все серьезные и какие-то… — Маша наморщила лоб в поисках подходящего слова, но так и не нашла его. — Я купила шампанского и ананас… Да, вы знаете, когда я стояла в очереди в кассу, — я была в Елисеевском — я вдруг очень резко повернула голову назад и увидела то, что не должна была увидеть. Дело в том, что они не успели сменить декорации.
— И что же вы видели, кузиночка? — поинтересовался Славик, потирая руки в предвкушении аристократического ужина.
— Не что, а кого. Существо из того измерения. Но я сделала вид, что не видела его — если я играю в какую-то игру, я никогда не нарушаю ее правил.
— Интересно, интересно, — повторял Славик, которого отныне интересовал только этот ананас с шампанским.
— Я вспомнила, как зовут этого человека, но я не скажу его имени даже вам, милый кузен. — Внезапно Маша что-то вспомнила, и по ее телу прокатилась дрожь. — Это как-то связано с тем двойником, которого вы пытались сегодня мне подсунуть. Давайте же, разливайте по бокалам шампанское.
Маша-маленькая отчаянно влюбилась в Элвиса Пресли, Устинья занялась своей оранжереей, и обе оказались каждая в своем мягком коконе, куда если и доставали удары внешнего мира, то уже не ранили до крови. Устинья каждый месяц аккуратно кидала в щель двери конверт с деньгами, причем старалась делать это в разнос время дня, чтобы ее не смогли выследить. Впрочем, судя по всему, за ней никто не следил. В эту ее тайну была посвящена только Маша, но она, как иногда казалось Устинье, и думать забыла о том, что в одном с ней городе живет ее настоящая мать. Правда, с годами Маша становилась скрытной. И очень похожей на молодого Анджея.
Это сходство Устинью расстраивало.
…Молодой человек в вылинявших джинсах и ковбойке, который рыдал в ресторане под Машино пение, теперь лежал по диагонали на ее широкой кровати и совершенно беззвучно плакал. Славика оскорблял вид вульгарных мужских слез, тем более что молодой человек был красив той мужественной красотой, что возбуждала в по-девичьи тонкой душе Славика целую бурю эмоций. Увы, молодой человек не обращал на Славика ни малейшего внимания, и Славику не осталось ничего другого, как
Маша разделась до комбинации, ничуть не стесняясь лежавшего на кровати мужчины, отклеила перед зеркалом ресницы, сняла жидким кремом грим. Потом она сняла комбинацию и достала с верхней полки шкафа что-то очень знакомое. Это было штапельное платье с букетиками полевых цветов по желтому фону, которое она носила, когда Анджей во второй раз приезжал в Москву. Разумеется, она об этом не помнила, но, надев сейчас это платье, вдруг ощутила себя совсем другой, чем была минуту назад. Платье село от стирок, и теперь из-под него выпирали ее острые худые коленки. Мода на мини в Москве еще не началась, но Маша, как всегда, опережала все на свете моды.
Она подошла к кровати, села, взяла молодого человека за руку и спросила очень серьезно:
— Ты плачешь от того, что тебе очень плохо или же тебе слишком хорошо?
— Мне никак, — ответил он. — У меня истерика. Я все эти дни пил и курил какую-то дрянь. Я не хочу жить, но я настоящий трус и очень боюсь смерти. Вернее, самого перехода из бытия в небытие.
— То, о чем ты говоришь, называется не смерть, а другое измерение, — сказала Маша. — Я не так давно пришла оттуда. Знаешь, там у них скучная жизнь. Здесь мне нравится больше.
Молодой человек стиснул обеими руками Машину руку.
— Спасибо, что ты пела для меня, — сказал он. — Мне сейчас легче. Оказывается, со слезами на самом деле выходит боль. Тот человек твой муж?
— Нет. Он мой кузен. Я еще не была замужем здесь. Там — да. Может, даже несколько раз. А ты женат?
— Нет, то есть да. Но она… погибла. И в этом виноват я. Сейчас мне не так горько, как было раньше. Ты спасла меня своей песней. Как там: «Это просто ничего, по любви поминки…»
Маша смотрела на него не отрываясь, силясь что-то вспомнить… Но нет, ей расхотелось вспоминать — это так скучно и уж больно серьезно. Теперешняя Маша терпеть не могла скучных и серьезных вещей.
— Ты хочешь есть? — спросила она.
— Очень, — признался молодой человек, вдруг почувствовав сильный голод. — Но мне так хорошо здесь, и я бы не хотел вставать.
Маша бросилась на кухню, достала ветчину, хлеб, сыр и, напевая мелодию ми-бемоль мажорного ноктюрна Шопена, быстро соорудила несколько больших бутербродов, сложила их на блюдо, положила сверху веточку петрушки. Потом вынула из холодильника бутылку шампанского, достала бокалы.
— Ты настоящая волшебница. Фея, — сказал молодой человек, увидев все это великолепие. — Тебя как зовут?
— О, у меня много имен, но сегодня мне больше всего нравится мое старое имя. Сама не знаю — почему. Маша, Ма… Нет, то, другое, мне не нравится. — Она нахмурилась. — Меня зовут Маша.
— А меня Иван. — Он вдруг всхлипнул и жалко сморщил лицо. — Она называла меня Ивэн.
— Мне кажется, тебе оно не подходит. Нет, это не твое имя, — Маша энергично замотала головой. — Тебя зовут… Я знала, как тебя зовут, но забыла. Я буду звать тебя… Да, я буду звать тебя Алеко, пока не вспомню твое настоящее имя. Мне нравится имя Алеко. А тебе?