Яд в крови
Шрифт:
— Нет, Мишенька, это не так, — тихо, но решительно возразила Амалия Альбертовна. — Они очень похожи с Машей. Наверное, они оба пошли в отца. Если бы я хоть издали увидела его, я бы определила, так это или нет.
— Но ведь для нас с тобой это не имеет никакого значения, — сказал Лемешев, с трудом подавив в себе вздох.
Они еще часа два бродили по жарким пыльным улицам Кинешмы, думая каждый о своем. Вернувшись в каюту, Амалия Альбертовна сбросила натершие до крови пальцы босоножки, легла на диван и попросила мужа задернуть шторы.
— Мишенька, ты только не волнуйся — со мной все в порядке, —
Они сошли в Саратове, взяв с собой лишь самое необходимое. Лемешев договорился с капитаном теплохода, что тот оставит за ними каюту. «Композитор Скрябин» должен был вернуться в Саратов через пять дней, совершив намеченный тур по портовым городам вплоть до самой Астрахани. Лемешевы решились на это внезапно и, можно сказать, одновременно. У них не было никакого определенного плана действий.
— Возьму в пароходстве машину, и мы проедем в левобережную часть, — говорил Лемешев, когда они вселились в душный номер лучшей гостиницы в городе.
— Нет. Нужно ехать по правому берегу. И ни в косм случае не отдаляться от реки, — возразила Амалия Альбертовна. — Я помню, мальчик говорил мне по телефону, что каждый день купается в Волге. Еще он рассказывал Маше про какую-то косу, где купалась эта цыганка.
— На Волге тысячи песчаных кос. — Лемешев невесело усмехнулся.
— Но та… Мне кажется, я так ее и вижу. Я обязательно узнаю ее. Ах, как жалко, что Маша увезла с собой кольцо.
— Это все бабские бредни и суеверия, — не выдержал Лемешев. И тут же постарался сгладить свою резкость. — Мне кажется, Маша вспоминает о Ване каждый день. Это… это как будто дает какую-то надежду.
Он смущенно кашлянул, подумав о том, что под влиянием жены сам невольно стал суеверным.
Маша открыла сумку с надписью «Фонд Конуэя», которую ей вручил в аэропорту представитель фирмы. В ней оказались два великолепных концертных платья, две пары туфель и длинная коробочка с ожерельем из настоящих розоватых жемчужин.
«Жемчуг — это к слезам, — пронеслось в голове слышанное давным-давно еще в той, другой, жизни. — Только я не хочу, чтобы это были слезы из-за провала на конкурсе. Не хочу. Все, что угодно, но только не это».
На жеребьевке она вытащила карточку с цифрой «81» и сказала своему концертмейстеру:
— Я видела этот номер во сне. Он принесет мне Удачу.
Она пела в последний день первого тура и, еще не зная мнения жюри, поняла, что прошла во второй. «Но это всего лишь начало, — мысленно твердила она, выслушивая поздравления новых друзей. — Мария, собери всю себя в кулак и спой так, как ты хочешь. О Господи, помоги мне выступить так, как я хочу».
И она поцеловала маленький золотой крестик — его сняла с себя и надела ей на шею при расставании в аэропорту Аделина.
Она уже лежала в постели, когда раздался телефонный звонок.
— Поздравляю вас, Маджи, — сказал громкий бодрый голос Бернарда Конуэя. — И очень в вас верю.
— Вы откуда? — поинтересовалась Маша. Почему-то она очень обрадовалась, услышав его голос.
— Издалека, но ближе, чем вы думаете. Угадайте.
— Рим, —
— Napoli, carissima. Это чуть-чуть южнее, зато здесь море, звезды и в барс поют Santa Lucia. Совсем как в том ресторане, где мы с вами обедали накануне Барселоны.
— Берни, прошу вас, верьте в меня. Мне сейчас это очень-очень нужно.
— Si, carissima. Я в вас не просто верю — я люблю вас всей душой. Вы меня слышите?
— Спасибо вам, Берни, — прошептала она. — Я… я так рада вашему звонку. Спокойной ночи.
Она положила трубку, погасила свет и закрыла глаза. «Только не надо ни о чем думать, — уговаривала она себя. — Конкурс, музыка, а дальше… Нет, и дальше только музыка. Я сильная, упрямая, выносливая. И я не хочу страдать. — Она крепко сжала пальцами крестик Аделины. — Господи, помоги мне — я так не хочу страдать…»
В заключительном туре после арии из «Аиды» «I sacri nomi di padre… d’amante» [20] зал Дворца музыки взорвался шквалом оваций. Выходя со сцены, Маша подвернула правую ногу, но радость и ликование после удачного выступления вытеснили все иные ощущения. Она вспомнила про ногу уже в артистической. «На счастье!» — громко воскликнула она и плюхнулась на диван, задрав обе ноги на спинку. (Точно так когда-то делала ее мать, но Маша, конечно же, этого не помнила.) Легкий гипюр платья свесился на пол, обнажив ноги. Она подняла левую и, взявшись за лодыжку, прижалась головой к коленке. То же самое проделала с правой. Потом спустила обе ноги на пол, намереваясь сесть на шпагат, но, встав, охнула от боли и плюхнулась на диван.
20
И я не смею открыто, свободно (ит.).
— Это что, тоже от счастья? — спросил невесть откуда появившийся Бернард Конуэй. — У вас изумительные ноги, Маджи. На месте жюри я бы непременно учел это обстоятельство при присуждении премии.
— Я, кажется, растянула лодыжку, — сказала Маша.
— Разрешите взглянуть? Я, между прочим, имею диплом врача.
Он быстро наклонился и больно стиснул правую лодыжку. Маша вскрикнула.
— Нужно обязательно сделать рентген. Будем надеяться, кость цела. Вы занимались балетом?
— И даже мечтала когда-то стать балериной. Очень больно. — Она поморщилась. — Не представляю, как мне удалось доковылять до артистической.
Бернард осторожно снял туфлю и теперь держал ее ступню в своей большой сильной ладони.
— Срочно едем в больницу, — сказал он. — У меня внизу машина.
— Но ведь скоро будут объявлять результаты, и я должна…
— Мы успеем. — Он легко подхватил ее на руки и направился к двери, на ходу сорвав с вешалки шаль. — Замотайте горло. Вам еще петь в заключительном концерте.
Толстый хирург уверенно вправил вывих и обмотал лодыжку липким бинтом.
— Постельный режим, чтобы не было воспаления, — сказал он на ломаном английском, обращаясь к Бернарду. — Хвала Богу, кость цела. Но со связками шутки плохи. У сеньоры такие красивые ноги. Я не хочу, чтобы одна из них мешала танцевать другой.