Яд в крови
Шрифт:
— Успокойся, все будет… нормально.
— Ты думаешь? Ты правда так думаешь? — Маша с мольбой смотрела на Устинью. — А эти сны? Откуда они?
— Не верь им. Ты очень тяжело переболела. У тебя была высокая температура и…
— Мною точно темные силы завладели. Они… они шепчут мне…
Маша закрыла глаза и простонала.
— Ты их не слушай. Тогда они перестанут шептать.
— Они шепчут: убей, убей, убей…
— Кого? — с неожиданным любопытством спросила Устинья.
— Я… я боюсь сказать это вслух. — Маша открыла глаза и внимательно посмотрела на Устинью. — Я ведь тебя люблю. Я не знала,
Маша обхватила Устинью за шею и крепко прижалась к ней.
Они какое-то время лежали молча. Маша затихла, и Устинья решила, что она заснула. Наверху топали Машкины шаги. Потом она услышала голос Анджея — он напевал польскую песенку про девушку, ожидавшую жениха с войны и вдруг увидевшую во сне, что он женился на другой. Это была очень старая песенка — Устинья слышала ее еще в раннем детстве. Кажется, ее пела мать, а может, и тетя Ядвига, с которой она жила после смерти родителей. Устинья не помнила, чем кончалась эта песенка, а Анджей, пропев два куплета, крикнул: «Не уйдешь от меня!» — и стал гоняться за маленькой Машкой. Та громко смеялась и, кажется, упала. Маша открыла глаза и улыбнулась.
— Машка души в тебе не чает. Счастливая. У нее две матери. Иногда мне кажется, что ты ее настоящая мать, а я… Ты очень тоскуешь по Яну?
— Его словно и не было на свете, — задумчиво сказала Устинья. — Я тогда слишком любила Анджея. Для Яна в моем сердце не хватило места. Наверное, потому он и…
— Если он жив, у Машки будет старший брат. Я всегда хотела иметь старшего брата. Если бы у меня был старший брат, со мной бы никогда не случилось ничего дурного. А так…
— С тобой ничего дурного не случится, — не слишком уверенно сказала Устинья.
— Наверное. Но только пускай он меня любит. Навечно.
Маша заснула. Устинья накрыла ее полушубком, задула лампу и вышла в коридор подсыпать угля в печку.
В доме пахло весной. В ту ночь река с грохотом освобождалась от ледяного панциря.
Очнувшись, Маша обвела глазами комнату. Здесь было полутемно, на стенах и потолке мерцали расплывчатой формы блики. Пахло горящей свечой, и этот запах напомнил ей детство, большую елку-сосну, убранную самодельными игрушками из разноцветной бумаги в доме у реки. «Тогда и сейчас — как и чем связаны между собой эти два отрезка моей жизни? — думала она, глядя на блики. — Где я? Почему моя голова полна звенящей пустотой?..»
Она легко встала с кровати, увидела женщину с длинными волосами и в странном одеянии и все вспомнила. Женщина сидела на полу возле непонятного сооружения, широко расставив ноги. Маша пригляделась внимательней. Большая глиняная миска. В жидком воске плавает несколько чадящих фитилей. Кажется, их семь. С люстры над головой женщины свисают веревки, к концам которых привязаны бумажные цветы — Маша, кажется, видела их в вазе в столовой в тот свой давний приход в этот дом. Она обернулась. Иван лежал в той же позе, сложив на груди руки, и, кажется, спал.
Маша на пальчиках направилась к двери. Под ногами скрипели половицы, но сидящая на полу женщина не шевельнулась и даже
В коридоре было холодно — дуло из кухни, где кто-то распахнул настежь окно. Не зажигая света, Маша схватила с вешалки первое попавшееся пальто. Нужно бежать. Иначе что-то непременно произойдет с ее сознанием. Скорее за дверь, а там…
Дверь оказалась заперта на ключ — Маша видела язычок замка в щели между двумя ее половинками. В пустую замочную скважину открывался вид на освещенную яркой лампочкой лестничную площадку.
Маша бросилась на кухню — там был телефонный аппарат. Она заметила его еще когда пила с Иваном кофе. На полу валялась разбитая пополам телефонная трубка, диск с разноцветными проводками, острые куски пластмассы. Быть может, в квартире есть другой аппарат? В той комнате, где тахта и стопки книг на полу? Маша теперь свободно ориентировалась в квартире. Ей даже казалось, будто она прожила здесь долгую жизнь. Только это была странная жизнь — она помнила из нее лишь чей-то тихий баюкающий шепот и шелестящие шаги. Да, она жила здесь долго-долго, а вокруг все время шептались и водили нескончаемые хороводы какие-то дУхи.
Колечко она увидела с порога. Оно остро блеснуло в свете фар проезжавшего мимо автомобиля. Маша нагнулась, уверенная в том, что это всего лишь стекляшка, которую нужно убрать с дороги, чтобы не порезать ногу. По оконному стеклу полоснули фары громко урчащего грузовика, и Маша увидела, что это изящное колечко. Подняв с пола, она механически надела его на средний палец левой руки.
Внезапно успокоившись, она прикрыла за собой дверь и щелкнула выключателем. В представшем взору хаосе попыталась отыскать то, что нужно, — телефонный аппарат. Он стоял на столе, новенький и блестящий. Маша радостно схватила трубку и услышала пустоту. В сердцах она пнула кулаком серую пластмассу аппарата. Он упал на пол и раскололся на несколько частей. Это был бутафорский телефон.
«Что же делать? — думала Маша, потирал палец, на котором поблескивало колечко. — Неужели это мамино кольцо? Но почему оно валялось на полу? И где, где мама и то странное существо неопределенного пола, которое проживало раньше в этой квартире?» Маша снова окинула взглядом комнату и обратила внимание на разбросанные повсюду пестрые мужские рубашки, брюки немыслимою ярко-сиреневого цвета, скомканные фиолетовые носки под кроватью.
Она подошла к окну. До тротуара метров десять, если не больше. Балкона в квартире нет — она хорошо помнила вид дома снаружи. Под окном большое раскидистое дерево, но до него вряд ли дотянешься.
Маша вдруг вспомнила «Солнечную долину» и ту страсть к лазанью по деревьям, которая внезапно обнаружилась в ней именно там. Возвращаясь из клуба, где она занималась музыкой, Маша швыряла в траву ноты и, подтянувшись на руках на ветке похожего на огромный темно-зеленый шатер ореха, забрасывала наверх ноги, вскарабкавшись на ветку, шла до могучего ствола, по-цирковому балансируя руками. Потом она забиралась почти на самую макушку дерева, откуда смотрела на крышу их дома, представляя, что делают под ней в данный момент его обитатели. Толя наверняка читает Библию, Устинья сидит, сложа руки на коленях, и смотрит в неведомую даль за зыбкой линией горизонта. Еще с макушки ореха открывался вид на неспокойно дышащее море.