Яд в крови

Калинина Наталья Анатольевна

— Нет, — решительно ответил моряк. — Вы никогда не любили Эндрю, потому что вы не знали его и не стремились узнать. Иначе бы давно догадались, что он ваш отец. Вы играли в любовь, синьорина.

— И доигралась. — Маша невесело усмехнулась. — Вы умный человек, Франческо. Посоветуйте же, что мне делать? Назад, как вы понимаете, мне путь заказан.

— Задом пятятся только черепахи. Вам советую идти только вперед.

— Ну да, строить свое счастье на беде других. В России у меня остался сын. И муж, хоть я его не люблю.

Франческо присвистнул.

— Прошу прощения, синьорина, но я этого не знал. Эндрю мне ничего о вас не рассказывал.

— Я думаю, дорогой мой Франческо, вряд ли бы

вы поступили иначе, знай все это.

— Я тоже так думаю. — Итальянец улыбнулся. — Как бы там ни было, я очень рад, что встретил вас. И что вы обрели отца. — Франческо лукаво подмигнул и встал. — Чао, синьорина. Отныне и навсегда я в любую минуту к вашим услугам.

— Я не собираюсь домой, — сказал Анджей. — Ты даже представить себе не можешь, что ждет меня там. Теперь я этого ни за что не выдержу. Она настоящее чудовище. Медуза-Горгона в облике похотливой Венеры. Я больше никогда не смогу лечь с ней в постель. Никогда!

Анджей был в стельку пьян. Похоже, он начал пить с утра, и к вечеру его развезло окончательно. Он лежал в шезлонге под тентом — заросший щетиной, нечесаный, в шортах и шерстяном свитере на голое тело. «Сьюзен» стояла возле причала в Форталезе, пополняя запасы топлива и продовольствия. Вторые сутки безостановочно лил дождь.

Маша сидела на коврике возле надувного матраца, обхватив руками колени, и смотрела на город. Она еще не осознала до конца, что все, что случилось, случилось с ней и наяву, и что у нее больше нет родины, дома, семьи. Она словно впала в оцепенение — автоматически пила и ела, отвечала на какие-то вопросы Франческо и подолгу спала. С отцом они почти не общались, но вот сегодня он вдруг поднялся на верхнюю палубу, где она дремала, укрывшись пледом, обессиленно упал в шезлонг и начал безостановочно говорить. Он рассказывал все, что с ним случилось после того, как он покинул дом у реки — монотонно, бесстрастно, то и дело запивая свой рассказ джином, слегка разбавленным апельсиновым соком. Маша лежала с закрытыми глазами и слушала эту печальную исповедь одинокого стареющего эгоиста, с детства уверовавшего, что мир был сотворен из-за него и ради него и теперь переживающего горькое похмелье разочарования. Временами Маше становилось жаль отца, и один раз она даже вскочила, обняла его рукой за шею и поцеловала в колючую щеку. Он криво усмехнулся и сказал:

— Меня гораздо больше устраивало так, как было у нас в Москве. Тогда я чувствовал себя молодым, а сейчас… Ты говоришь, у меня есть внук?

Потом он подробно описал Маше историю их взаимоотношений со Сьюзен, со злым удовольствием смакуя интимные подробности. К концу рассказа он окончательно накачался джином и теперь напоминал Маше Диму.

— Мы будем жить на этой яхте — ты и я, отец молодой красивой и талантливой девушки и дочь одинокого старого алкоголика, некогда страдавшего нарциссоманией. Чудненькая компания. Франческо влюбится в тебя до безумия, я буду завидовать вашему счастью и пить, пить, пить… Юстина сказала как-то, что у меня нет сердца. Но нам когда-то хватало на двоих ее сердца. Она бы и сейчас знала, что делать. Я так хочу к Юстине! — И Анджей по-настоящему заплакал, громко хлюпая носом. — Франческо! — вдруг громко позвал он и, когда капитан появился на верхней палубе, сказал, с трудом ворочая языком: — Плывем в Россию. Это приказ. Слышишь, кэп? Я хочу к Юстине. Я оч-чень хочу к Юстине.

Франческо с Машей понимающе переглянулись.

— И еще я требую, чтобы эта чертова посудина отныне называлась «Юстиной». Слышишь, кэп? Юс-ти-на. Эту женщину мне послал сам Бог, а я, дурак, бегал от нее по всему свету. — Он снова хлюпнул носом. — Она простит меня. Я буду стоять перед ней на коленях, пока она не простит меня. Она добрая — она простит…

— Да,

она на самом деле простила бы тебя, если бы… — Маша вздохнула и замолчала.

— Никаких «если бы»! — Анджей с силой хватил кулаком по подлокотнику шезлонга. — Она всю жизнь любила одного меня, слышите? Одного меня. Она вышла замуж за того старого болвана только потому, что, как и я, презирает бедность и нужду. Тем более она была уверена, что меня нет в живых.

— Нет, отец, тут ты не прав, — сказала Маша. — Она с самого начала знала, что ты сбежал, но щадила нас с мамой. Она говорила, что разочарованность хуже смерти, и в этом она была права. Отец, я так в тебе разочаровалась. Лучше бы ты тогда на самом деле утонул.

— У моих родителей дом в Нью-Орлеане. Они будут тебе очень рады. Пожалуйста, только не говори мне «нет» — у тебя есть время все обдумать.

— Спасибо, Франческо. Я на самом деле все хорошенько обдумаю. — Маша печально улыбнулась. — Что мне еще остается делать?

— Мне кажется, законы нашего штата позволяют им тебя удочерить, — продолжал Франческо. — О, мой отец прекрасно знает законы — у его родного брата, моего дяди Массимо, собственная нотариальная контора в Батон-Руже. Если даже такого закона не существует, они наверняка что-нибудь придумают, и ты станешь стопроцентной американкой. Только не вешай носа, синьорина Мария. Ты такая красивая, когда смеешься или улыбаешься. У тебя на щеках ямочки — совсем как у маленькой девочки. Выше нос, синьорина. Давай споем? — Франческо посмотрел на свои часы-компас. — В эту самую минуту мы пересекаем экватор. Представь, что мы одни на этой шхуне и нас видят только звезды.

Франческо запел «Voce ’e notte» [14] . У него был приятный высокий баритон и великолепный слух истинного итальянца. Маша оживилась и скоро начала ему подпевать. Она знала много неаполитанских песен, и Франческо это открытие приятно удивило.

— Браво, синьорина Мария. У тебя темперамент истинной итальянки. Ты не представляешь, как будут рады мои родители. Мама будет кормить тебя insalata a l`a Mario Lanza — это она сама его придумала, хоть и утверждает, что рецепт ей сообщила по строжайшему секрету синьора Кокоцци, мать Марио. О, это очень вкусный салат, который она делает только для самых дорогих гостей. Ну а папа будет по вечерам читать вслух Моравиа и рассказывать старые сицилийские анекдоты. Разреши мне поцеловать тебя за то, что ты так чудесно поешь наши песни.

14

Ночные голоса.

Не дожидаясь ответа, он заключил Машу в объятия и по-братски нежно поцеловал в губы.

— Спасибо тебе, Франческо. За все.

Она приподнялась на пальчики, положила руки ему на плечи и страстно поцеловала. Музыка ее всегда возбуждала, и этот поцелуи стал как бы продолжением неаполитанской песни.

— Выходи за меня замуж, — сказал Франческо, с трудом переводя дыхание после долгого поцелуя. — Я влюбился в тебя с первого взгляда, но не смел говорить о любви, пока думал, будто ты девушка моего хозяина. Святая Мадонна, спасибо, спасибо тебе!

Итальянец истово перекрестился.

— Но ведь у меня есть муж. — Маша отстранилась от Франческо и невесело усмехнулась. — Я испортила ему карьеру. А маленький Ян вырастет без матери.

— Мы возьмем его к себе! — воскликнул Франческо. — Дядя Массимо знает все законы. Мы обязательно возьмем его к себе.

— Моя родина живет по своим законам. Мне никогда не отдадут Яна, даже если об этом будет хлопотать ваш президент.

Франческо взял Машу за плечи и внимательно посмотрел ей в глаза.