Яд власти
Шрифт:
Подручные оттащили тело в сторону. Палач поднял отрубленную голову за волосы. Но глашатай, развернув широкий лист, уже читает приговор следующему осужденному:
– Внимание! Внимание! Слушайте все!
Но смотреть дальше уже неинтересно. Напиться до самой смерти золотом – сомнительная привилегия благородных. За позорные или особо тяжкие преступления простолюдинов сажают на кол или, как оставшейся на помосте троице, отрубят головы. Только, Саян с сожалением огляделся по сторонам, выбраться из толпы безнадёжное дело. Придётся терпеливо ждать, когда трём ещё живым преступникам оттяпают
Что удивляет больше всего, так это как простые труженики восприняли смену власти. По началу, когда Саян глупо свалился с лошади и свернул шею, была растерянность. Потом напряжённое ожидание, пока страной руководил пресловутый Совет доминистов. И восторженное облегчение, когда появился новый правитель, который совсем скоро станет Великим Сахемом. Люди привыкли чувствовать над своей головой твёрдую единоличную власть. После «Ночи синих мечей» никакого выступления возмущённых масс не последовало. Наоборот! Горожане радостно приветствовали витуса Нарта, когда он, в плотном кольце телохранителей, проезжал по Торговой площади к своей невесте вигоре Окрен, дочери убитого Легата витуса Окрена.
Правда, это только столица рукоплещет витусу Нарту. Что творится в других городах, в Удубе, Нестоле и особенно в Оршеке, бог его знает. Очень даже может быть, что наипервейшей задачей новоявленного Великого Сахема станет приведение к спокойствию и повиновению взбунтовавшиеся навы. Не исключено, что местные благородные воспользуются смутой и попытаются отложиться от Вилуры. Пусть подобных прецедентов в истории ещё не было, но быть в своём маленьком уделе полновластным сахемчиком и никому не платить налоги – очень и очень большой соблазн.
По началу очень не хотелось признаваться даже самому себе, но решительность витуса Нарта пришлась по душе. Легат не побоялся крови. Одним решительным ударом он разрубил тугой узел противоречий между высшими сановниками. Вот уже вторую неделю, как новые доминисты не заседают в пустопорожнем Совете, а беспрекословно выполняют волю витуса Нарта. В кратчайший срок государственный аппарат заработал вновь. Саян лично несколько раз наблюдал, как в начале рабочего дня толпа писцов разного ранга и достатка разбегается по площади Трёх домов на работу. Эх! Саян вздохнул. Ещё бы отчеты почитать. Но, простолюдинам не положен совать нос в государственные дела.
Далеко не все благородные с радостью и песней воспримут нового Великого Сахема. Витус Нарт – простолюдин. Саян сам слышал, как в кабачке «Вдрызг пьяный» совершенно седой старик вспоминал босоногое детство Тау Нарта. В захлёб и с весьма сочными эпитетами старик рассказывал, как будущий Легат таскал дрова и выносил вёдра с помоями.
Но вот на высоком помосте палач последний раз гулко рубанул топором по плахе. Вздохи, ахи и восторженные вопли ещё летают над толпой зрителей, но люди уже начали расходиться. Среда, середина недели, работать надо. Да и самом Саяну пора возвращаться в мастерскую ремесленника. Утус Геврар с большой неохотой отпусти его на площадь Трёх домов.
Глава 24. «Лавка старого Биота».
– Рыба! Рыба! Свежая рыба! Глаза блестят! Ещё шевелится!
– Лук! Чеснок! Кому чеснок? Отлично
Шум. Гам. Толкотня. Торговая площадь плотно уставлена длинными узкими лавками, укрытыми от непогоды деревянными навесами. Орущие на все лады продавцы и толпа снующих во все стороны покупателей. По правую руку прилавок завален пирамидами здоровенной фиолетовой картошки. Напротив торговец в полушубке во всю нахваливает горшки, миски, кружки и прочую глиняную утварь. Ему вторит продавец деревянных ложек и табуреток. Саян, старясь не потерять из виду идущую чуть впереди гору Геврар, дочь ремесленника, с трудом пробирается сквозь базарную толчею. Слева вынырнула толстая бабка в заштопанном тёплом платке с широким деревянным лотком поверх не менее широкой груди и заорала прямо в ухо:
– Пирожки! Кому пирожки? С пылу! С жару! С мёдом! С картошкой!
От неожиданности Саян дёрнулся вперёд и едва не толкнул Ягиру в спину. Так и оглохнуть недолго, да ещё тяжеленный короб за плечами. Гора Геврар ходит на базар редко, но если пойдёт, то закупается на год вперёд. Хитрый утус Геврар прекрасно знает об этом, вот и оправляет Саяна как самого молодого и крепкого таскать за дочерью неподъёмный короб с покупками. Саян недовольно пошевелил плечами, лямки давным-давно пора пошире сделать.
– Утус! Купи жене колечко! Крепче любить будет!
Налево призывно улыбается продавец дешёвых украшений из меди и бересты. Тут и «витусом» назовут, лишь бы товар продать.
Упарился в конец, Саян прямо рукавом смахнул со лба пот. Вроде всё закупили: мука, картошка, сыр, кувшин сметаны, пара леденцов для самой младшей. Что там ещё было? Поначалу Саян снимал короб, убирал под плетёную крышку очередную покупку и закидывал короб обратно на спину. А потом просто кидал в почти полный короб всё подряд. Сырые яйца едва не бросил, ладно вовремя спохватился. И куда же гору Геврар ещё несёт? Купили же всё.
К великому разочарованию, Ягира повернула не в сторону дома, а вышла к южному краю Торговой площади, к небольшой улице с выразительным названием Шёлковая. Ну конечно же: на площади много чего можно купить, но, так сказать, что по проще и по дешевле. А вот на примыкающих к ней улочках находятся лавки посолидней. Там и народу меньше и товар дороже. Так, к примеру, ни один уважающий себя ювелир не потащится на площадь с лотком наперевес и не будет расхваливать во всё горло цепочки, серёжки, перстни из чистого золота, серебра или бронзы. Как говорится, к солидному продавцу солидные покупатели сами приходят.
Ягира в нерешительности остановилась перед лавкой старого Биота, менга, торговца шёлком, хлопком и прочими дорогими тканями с далёкого Миренаара. Над широкой дверью вместо флажков развешены изрядно полинявшие образцы товаров, длинные полоски шёлка, хлопка, шерсти и льна самого разного цвета. Лучше бы большими буквами написал, чем торгует.
Но вот Ягира, бросив на Саяна быстрый взгляд, потянула ручку на себя. Не остаётся ничего другого, как зайти следом за ней в лавку. Зато, едва закрыв за собой дверь, Саян с преогромный облегчением опустил тяжёлый короб на чисто вымытый пол и тут привалился к стене спиной. Плечи блаженно загудели.